Дура, дура, дура я, дура я проклятая! Так, кажется, пел Аркадий Райкин, изображая беспардонного хама в фильме «Волшебная сила искусства»? Я стерла локтем пот со лба и принялась вновь орудовать тряпкой. Мытье грязного, заплеванного пола эстетического удовольствия отнюдь не доставляло.
Как могла я, взрослая, самостоятельная, самодостаточная, уважаемая всеми мать двоих детей, женщина с университетским образованием, оказаться поломойкой в низкосортном борделе? Когда я разгуливала в нарядах «от-кутюр» по пятизвездочному отелю три дня тому назад, мне и в голову бы не пришло, что такое возможно.
Я плюхнула в ведро грязную вонючую тряпку и, повозив ею в ведре, отжала ткань по мере сил и вновь бросила на пол. Вот она, соль жизни, и богатые, оказывается, плачут не только в сериалах.
Ведь сказали же мне, дуре: «Сиди, не двигайся», – и кто, спрашивается, виноват, что я поперлась за этим самозванцем? А с другой стороны, кто бы догадался, что он вовсе не сотрудник аэропорта? Только телепат! Сидела бы я сейчас дома, у бассейна, с детьми, и лопала мороженое.
На глаза мои навернулись слезы – мне стало жалко себя до ужаса. По щекам потекли соленые струйки. Собираясь капельками на подбородке, слезы редким дождиком закапали на чумазый пол. И это итог моей сорокалетней жизни?! Одна, в чужой стране, бесправная рабыня в борделе? Рыдания мои становились все отчаяннее.
Нет, нет, не распускаться! Я никогда не сдавалась! Меня найдут обязательно! Начальник аэропорта и наш дорогой шеф Шиваджи знают, что меня украли! Они меня разыщут.
Но только что-то они не больно торопятся! Уже три дня прошло. Василий наверняка получил сообщение от бандитов и сейчас с ума сходит! А дети? Какой у них, должно быть, стресс! И ведь даже если мой муж найдет такие деньги, меня все равно не вернут живой! Ком в моем горле стал размером с хороший арбуз, проглотить его не удалось, и я завыла, пронзительно и жалостно, уткнувшись носом в мокрый тряпичный ком.
В темном коридоре раздались шаги, я замолкла и вжалась всем телом в стену. Кто-то, прошлепав мимо, пнул меня коленом в зад. Вот оно, мое ближайшее будущее! Я принялась тереть пол, не переставая заливаться слезами и предаваясь отчаянию с каким-то беспредельным исступлением. Из этого состояния меня вывел бодрый оклик.
– Юлька? О! Уже трешь? – хрустя яблоком, выползла из своих апартаментов Галька, крупная, грудастая девица со спутанными, выжженными перекисью волосами.
С этим неземным видением я познакомилась в первый день моей работы поломойкой. Я мыла этот проклятый пол, заливаясь горючими слезами и кляня на чем свет стоит собственную глупость, и вдруг открывается дверь и по всему дому терпимости разносится вопль: «А ну, признавайтесь, б…, кто мой фен спи…?!» Услышав эту «дивную» тираду на родимом русском матерном языке, я сначала подскочила, а потом рухнула всей задницей прямо в ведро с грязной водой.
– Ты кто? – оторопело уставилась я на соотечественницу, пытаясь выбраться из ведра.
– Ну ни фига себе! – удивилась не меньше меня прелестная нимфа, запахивая на талии куцый шелковый халатик. – Русская?
– Ага! – обрадовалась я до невозможности.
– Ну, дела! Мать твою! Откуда ты?
– Из Петербурга! – радостно воскликнула я. – А ты?
– Из Телятинок.
– Из… кого?! – вытаращилась я.
– Да поселок такой, под Пензой. Пензу-то знаешь?
– Пензу знаю. Как же ты сюда попала? – вот первый вопрос, родившийся в моей тут же преисполнившейся сочувствия душе. – Тебя продали, да? Паспорт отняли? Ты, наверное, няней хотела устроиться? – сыпала я без умолку разными историями, которыми обычно начинались откровения ревущих с голубого экрана освобожденных «сексуальных рабынь».
– Да вот еще! Это только дуры всякие думают, что они у миллионеров будут детей нянчить. А мне бабки нужны. Конечно, можно было и в Москву поехать. Но я решила – лучше мир посмотрю, пока не замужем. А то потом начнется – дети, хозяйство…
