- Давай в обход, здесь не проедем!
- Не надо в обход, - опасливо протестую я, - не успеем вовремя,
не попаду до закрытия врат!
- Ты там помалкивай, - бурчит извозчик, - телега моя. Чего не
нравится, баба с возу, кобыле легче.
О том, что я ему отдала свой единственный серебряник, он уже по
ходу забыл.
Едва сдерживаюсь, чтобы не метнуть в него проклятием. Так,
лёгоньким, просто чтоб у телеги колесо поломалось, или там нос ему
в таверне обратно вправили. Но нельзя. Я ведь планирую
переквалификацию из тёмной в светлую. А там такие вещи, скорее
всего, и даже наверняка, не поощряются.
Видя, как этот мужик в потрепанной куртке с недовольной рожей
начинает натягивать поводья, чтоб развернуться перед размытой
дорогой, я обреченно выдыхаю и прошу его притормозить.
- Да тебе еще добрых пять километров шагать, - хмурится он,
смотря на меня как на полоумную, - и там тёмный лес.
Темный. Понимаешь, что это значит?
- Да я и сама-то не осветлённая… Пока, - смело взмахиваю хвостом
с густыми медными волосам.
Он громко фыркает, закатывая глаза:
- Ты так, одно название. Там по-настоящему темные водятся.
Смекаешь?
- Да нет у меня выбора, - хмурюсь я, - успеть надо.
- Здесь не проедем, - он упрямо качает головой. – Встанем в этом
грязевом болоте на ночь, а к утру в этой местности от нас только
кости останутся. А можь и с ними сожрут, - глубокомысленно
добавляет он. – Давай со мной в объезд. Там таверна есть знакомая,
переночуем, а по утру, как уговорились, доставлю тебя.
- Да не могу я! Последний серебряник тебе отдала! В городе может
подработку какую найду, а в деревне точно расплатиться нечем
будет.
Мужик оглядывает меня очень придирчиво с головы до ног, словно
взвешивая, реально ли мне нечем будет расплатиться, и сделав свой
вывод, отрезает:
- Ну, как знаешь. Но! – Он ударил поводьями и со скрипом покатил
обратно.
Я-то надеялась, что моя речь возымеет на него какой-то
сочувственный эффект, но куда там! С сочувствием в мире темных не
знакомы.
- Нас ждет очень светлая дорога! – Зоба, моя кикиморка, уже
успела юркнуть с повозки за мои ноги, и теперь оттуда жалобно на
меня смотрела.
- Да, знаю я, - хмурюсь, закусывая губу, - выбора нет у нас.
- Там очень добрые дела творятся. Каждый, кто туда приходит,
возвращается здоровым и невредимым! – добавляет она скрипучим
голосом.
- Не нагнетай! И так тошно! Денег у нас нет и выбора тоже!
Давай, быстрее двинемся, быстрее покончим с этим!
И не обращая больше внимания на ее недовольные поквакивания, я
решительно двинулась вперед. Зобе только и оставалось, что
поспевать за мной, перепрыгивая лужи на своих тонких ножках,
покрытых бородавками.
Так-то она в своей стихии. Кикиморы обычно на болотах живут и
составляют что-то среднее между человеком и жабой. Они не выше
метра ростом, с перепончатыми пальцами на руках и ногах, зеленого
цвета. Только волосы у них человеческие. Зобе вот досталась черная
взъерошенная шевелюра. И сколько бы я не пыталась привести ее в
божеский вид, моей спутнице удавалось поддерживать ее буквально
несколько минут. Болотное прошлое давало о себе знать, видимо.
Наряжала я ее в детские платьица, они как раз подходили по
размеру. Вот только с ними тоже были проблемы, относительно
опрятности. У кикимор она была не в чести, а потому Зоба, надев
новенькое, обычно изваливалась в пыли, прежде чем показаться миру.
Так и живем.
Ах, да, кикиморы имеют свой собственный язык, имеющий много
схожего с кваканьем, а если и говорят по-человечески, то что-то
вечно идет не так. Зоба, вот, например, разговаривала антонимами.
Сколько усилий я прикладывала к тому, чтобы переучить ее, но в
итоге махнула рукой. «Добрый» на ее языке был «злым», «скверный»
«хорошим», и далее по списку. Хорошо уже, что говорила она
относительно чистенько, не каждая кикимора могла похвастаться таким
достижением.
