Его ад начался ещё десять лет назад. Невинный и добрый мальчик смутно помнил, как попал в этот дом для беспризорников, но каждую ночь будто по наваждению вспоминал серый дождливый день, когда вошедшая вместе с полицией женщина сообщила:
– Твои родители погибли, малыш. Тебе придётся поехать с нами.
Эти слова он не мог ни выбросить из головы, ни забыть, ни даже перефразировать уже почти шесть месяцев. Полгода не такой уж большой срок, если твоя жизнь размеренно течёт, как чистый, непокорный ручей. Но как только в прозрачную воду попадает ботинок жестокой судьбы – вода разлетается во все стороны, а затем бежит так медленно, что течение почти незаметно.
Иногда Кирилл даже забывал, что продолжает жить. Когда просыпался по утрам, долго присматривался к новой тесной комнате, пока все три соседа крепко спали. Он разглядывал старые деревянные полки с книгами и провисшие кровати, принюхивался к запаху подгорелой каши, что доносился из столовой.
Он пытался поверить в жизнь, но всегда останавливал себя на мысли, что так он сходит с ума, и лучше бы верить в то, что он просто гость в этом страшном сне, и скоро обязательно откроет глаза.
Погружённый в себя и извечные размышления о несправедливости, мальчик совершенно забыл про еду, а предательский желудок даже и не пытался напомнить о жизненно важном процессе. Его организм отлично настроился на один лад с мозгом, где водились тёмные, иногда даже страшные мысли закончить жалкую попытку соревноваться со своей жизнью.
Никто не знал об этих мыслях, ведь некому было доверять то, что таится в глубине маленького забытого мира. И даже строгая, и на первый взгляд участливая директриса никогда не спрашивала о таких незначительных деталях, как детские переживания. И несмотря на достойный уход и воспитание, ради которых Анна Петровна ранним утром подняла Кирилла с постели, ей, как и другим воспитателям, было наплевать на его капризы. Ведь он такой не один. В этом старом интернате слишком много бедных душ, за которыми никогда не придут.
– Учти, я проверю, паршивец такой! – пригрозила Анна Петровна, стукнув полной тарелкой макарон о покрытый белой краской стол. – Ещё раз услышу, что ты не ешь ничего, и пеняй на себя! Следующую ночь проведёшь на крыльце. Может тогда начнёшь ценить еду, что для тебя готовят.
Кирилл неохотно взял в руку вилку и поднял светло карие глаза, посмотрев пряма в раздраженное лицо темноволосой женщины.
С его спокойствием сейчас мог посоревноваться даже винни-пух. Парнишка благополучно выдержал тяжёлый взгляд директрисы и начал ковырять макароны с сыром, пока воспитательница не издала тяжёлый вздох и не отправилась по своим делам.
Из шума столовой можно было вытянуть много информации об этом месте, если бы Кириллу было до них дело. Ему бы просто раствориться в воздухе и исчезнуть, как растаявшая снежинка, или упорхнуть мелкой пылью, что ветер разносит по двору. А ещё лучше прямо сейчас стать ничем. Просто отключиться, как сломанный фонарь и больше ничего не чувствовать. Потому что ощущать сплошную волну тоски, и ничего кроме неё было уже невыносимо. Он уже давно задумывался о том, что всё может закончиться намного быстрее, если он наконец решится.
– Опять злишь нашу грымзу? – спросил Макс Савин, сидящий вместе с приятелями – старшеклассниками задницей на столе. Бунтарь из 9-Б был в этом месте вроде местного главаря, которого почему-то все боялись. Но возможно, в силу своего состояния, Кирилл безразлично смотрел на парня и его приятелей. – Ты похоже бесстрашный.
Кирилл продолжал молча ковырять еду, не обращая внимания на ухмылки взвинченных отчего-то парней, что обступили Макса.
