У нее началась полоса. Черная. Вчера она рассталась с женихом. Сегодня, 21 марта 1991 года в 11.54 во время операции у нее на столе умер больной. Хирурги постарше и опытнее, советуют в таких ситуациях «замереть» и перестать оперировать. А что делать ей, Екатерине Андреевой, тридцати пяти лет от роду, хирургу первой категории московской клиники? Она не профессор, не кандидат наук, чтобы уйти в творческий отпуск, – она просто ординатор хирургического отделения. Она не пишет книги, не рисует, не вышивает крестиком – она только и умеет что резать. Из-за этого единственного умения она отказалась выйти, наконец, замуж за Игоря и уехать с ним заграницу.
Его пригласили на год – преподавать в один из университетов Германии. Он ведь талантливый химик. Немцы, правда, и сами хорошие химики, но если видят на иностранном горизонте что-то выдающееся, проявляют интерес. К тому же и сам Игорь был не промах, умел использовать все свои знакомства и связи на полную катушку. Исследования, заинтересовавшие немецких коллег, проводились коллективом кафедры, на которой Игорь работал. Тем не менее, пригласили именно его. Перед ним раскрывались горизонты, и Катины возражения слушать и услышать он не хотел. Предлагая сразу и руку, и сердце, и загранкомандировку, Игорь убеждал:
– Катька, поживешь в свое удовольствие!
– Игорь, ты понимаешь, что хирург, как музыкант – должен упражняться каждый день. Если нет – это скажется на качестве операций.
– А ты будешь упражняться на муляжах. Ты же сама рассказывала, что твой отец каждый день тренировался узлы вязать.
– Игорь, я не знаю языка. Я окажусь в изоляции.
Кажется, они впервые ссорились. До этого события они как-то умудрились прожить пять лет без эмоциональных потрясений. Она услышала в его голосе осуждение и досаду:
– Знаешь, Катя, язык можно выучить… при желании. Наверное, дело не в пианистах и тренировках. Наверное, ты просто не хочешь ехать.
Она хотела промолчать, удержаться от резкости перед прощанием, но у нее сорвалось:
– Да, так и есть, Я не хочу быть твоим приложением.
Игорь всегда умел обходить острые углы и проявлял высший пилотаж в семейных отношениях. Может быть, поэтому были так безоблачны эти пять лет? Он, успокаиваясь, сказал:
– Хорошо, не будем ссориться. Примем компромиссный вариант. Я уезжаю один. Ты приедешь следом – когда созреешь.
…Игорь улетел вчера, а сегодня вот во время операции у нее на столе умер пациент.
– Дура, ты, Катька, – сказала ей анестезиолог Элеонора, проводившая наркоз в тот день, – хочешь высшую категорию получить, а берешься за проигрышные операции. Деду и так не жить с его онкологией, чего ты полезла?
– У меня был шанс убрать опухоль. Хоть два года, а дед бы пожил…
– Да он уже 72 года пожил, и неизвестно, доживешь ли ты до столь преклонного возраста с твоим вечным желанием всех спасти!
Разговор проходил в пустой ординаторской, куда Катерина спустилась из операционной отдохнуть и попить чаю … или валерьянки. Впрочем, лучше пустырника, валерьянка туманит мозг, а ей еще отчитываться перед заведующим…
Элеонора еще что-то говорила, но Катерина вдруг отключилась. Подумала, что если бы ее отец был жив, то ему как раз исполнилось бы в этом году 72.
– Екатерина Августовна, – вывел ее из задумчивости голос заглянувшей в ординаторскую медсестры. – Вас заведующий вызывает.
– Ну, началось, – скорее себе, чем коллеге, буркнула под нос Екатерина и стала надевать смятую до этого в кармане докторскую шапочку.
– Уже! Доложили! – возмущенно хлопнула себя по упитанным коленкам Элеонора. – В себя человеку придти не дают… Да чего ты застыла, – с укоризной посмотрела она на медсестру, замершую в дверном проеме, – сейчас придет.
