Всё, что требовалось от новичка, – это слегка подтолкнуть уголок. Стальная плита сама развернулась бы на роликах и пришла под нож необрезанной кромкой. Вместо этого он что было силы упёрся в плиту ключом и погнал её с перепугу куда-то в сторону Астрахани.
На глазах у остолбеневшей бригады металл доехал до последнего ряда роликов, накренился и тяжко ухнул на бетонный пол. Наше счастье, что перед курилкой тогда никого не было.
Первым делом мы с Валеркой кинулись к новичку. Оно и понятно: Валерка – бригадир, я – первый резчик.
– Цел?
Новичок был цел, только очень бледен. Он с ужасом смотрел под ноги, на лежащую в проходе плиту, и губы его дрожали.
А потому мы услышали хохот. Случая не было, чтобы какое-нибудь происшествие в цехе обошлось без подкранового Аркашки.
– Люська! – в восторге вопил подкрановый. – Ехай сюда! Гля, что эти чудики учудили! Гля, куда они лист сбросили!
Приехал мостовой кран, из кабины, как кукушка, высунулась горбоносая Люська и тоже залилась смехом.
Илья Жихарев по прозвищу Сталевар неторопливо повернулся к Аркашке и что-то ему, видно, сказал, потому что хохотать тот сразу прекратил. Сам виноват. Разве можно смеяться над Сталеваром! Сталевар словом рельсы гнёт.
С помощью Люськиного крана мы вернули металл на ролики и тут только обратили внимание, что новичок всё ещё стоит и трясётся.
Сунули мы ему в руки чайник и послали от греха подальше за газировкой.
– Минька, – обречённо сказал Валера, глядя ему вслед. – А ведь он нас с тобой посадит. Он или искалечит кого-нибудь, или сам искалечится.
– С высшим образованием, наверно… – сочувственно пробасил Вася-штангист. – Недоделанный какой-то… Диплом, небось, под яблоней прикопал, а сам – сюда, деньгу зашибать…
– Брось! – сказал Валера. – Высшее образование! Какое, к бесу, высшее? Двух слов связать не может…
Впятером мы добили по-быстрому последние листы пакета и, отсадив металл, в самом дурном настроении присели на скамью в курилке.
– Опять забыл! – встрепенулся Сталевар. – Как его зовут?
– Да Гриша его зовут, Гриша!..
– Гриша… – Сталевар покивал. – Григорий, значит… Так, может, нам Григория на шестой пресс перебросить, а? У них вроде тоже человека нет…
– Не возьмут, – вконец расстроившись, сказал бригадир. – Аркашка уже всему цеху раззвонил. И Люська видела…
Старый Пётр сидел прямой, как гвоздь, и недовольно жевал губами. Сейчас что-нибудь мудрое скажет…
– Вы это не то… – строго сказал он. – Не так вы… Его учить надо. Все начинали. Ты, Валерка, при мне начинал, и ты, Минька, тоже…
В конце пролёта показался Гриша с чайником. Ничего, красивый парень, видный. Лицо у Гриши открытое, смуглое, глаза тёмные, чуть раскосые, нос орлиный. Налитый всклень чайник несёт бережно, с чувством высокой ответственности.
– А как его фамилия? – спросил я Валерку.
Тот вздохнул.
– Прахов… Гриша Прахов.
– Тю-тельки-матютельки! – сказал Сталевар. – А я думал, он нерусский…
Красивый Гриша Прахов остановился перед скамьёй и, опасливо глядя на бригадира, отдал ему чайник.
– Ты, мил человек, – сухо проговорил Старый Пётр, – физическим трудом-то хоть занимался когда?
Тёмные глаза испуганно метнулись вправо, влево, словно соображал Гриша, в какую сторону ему от нас бежать.
– Физическим?.. Не занимался…
– Я вот и смотрю… – проворчал Старый Пётр и умолк до конца смены.
– Гриш, – дружелюбно прогудел Вася-штангист. – А ты какой институт кончал?
– Институт?.. Аттестат… Десять классов…
Сталевар уставил на него круглые жёлтые глаза и озадаченно поскрёб за ухом.
– Учиться – не учился, работать – не работал… А что ж ты тогда делал?
