Первое знакомство с Москвой (вместо предисловия)
Я смотрела на Андрея Миронова и понимала, что теряю чувство реальности, как будто оказалась в ином, разделяющем жизнь мире. Это было зазеркалье праздника, обострённое восприятие прекрасного, всего того, что было связано с понятием Москва.
Семидесятые годы. Театр Сатиры. Спектакль «Женитьба Фигаро». Я, молоденькая провинциалка, впервые посетившая Москву, сижу во втором ряду партера и впитываю по капле этот праздник. Моё обострённое подсознание бьёт как удар колокола: «Это только сейчас, это никогда не повторится». Ах, милый Гёте, как вы были правы: «Остановись мгновенье, ты прекрасно!». Но остановить его невозможно. И вот Миронов в своём зеркальном костюме, задыхаясь от жуткого напряжения, заканчивает последний монолог. То, что ему не хватает дыхания, видим только мы – первые ряды партера, и это тоже оно – мгновение.
Спасибо, Москва!
Выходя из театра, я осторожно несу свои чувства как хрупкий стеклянный сосуд.
– Девушка, с вами можно познакомиться?
Бац! Сосуд разбился вдребезги.
Черноволосый невысокий парень не отстаёт.
– Девушка, ну если мы познакомимся, ничего же не будет?
А у самого в глазах читается: «Будет-будет, ещё как будет».
«Глупец, – подумала я, – ты приземлил меня на уровень плинтуса, и поэтому в космонавты я тебя не возьму». Мы жили в эпоху первых полётов в космос, и потому тема космонавтики была невероятно популярна.
– На улице не знакомлюсь, – гордо отвечаю я, не подозревая, что более глупо-провинциальную отговорку придумать невозможно. Парень смеётся в голос и, понимая, что я не москвичка, оставляет меня в покое. Я возвращаюсь в гостиницу «Россия», где, как ни странно, жили в то время одни провинциалы. Тогда я ещё и представить не могла, что заполучить номер в московском отеле – отдельное приключение.
В первый же день приезда, зайдя в буфет (он так и назывался – «Буфет»), мы с подругой были ошеломлены количеством лиц, говорящих на грузинском, армянском, азербайджанском языках. Эти люди жили там месяцами, заплатив очередную мзду администраторам. Вечером мы закрывали наш номер на два оборота ключа, так как по ту сторону двери нас горячо убеждали в том, что только для нас приготовлены в номерах армянский коньяк, грузинские мандарины, азербайджанская бастурма. Мы тихо шептались, не подавая голоса и боясь, что нашу дверь будут штурмовать, как «Зимний», но когда это не происходило, прыскали от смеха в подушку. Две восемнадцатилетние глупые провинциалки. Впрочем, моя подруга себя таковой не считала. Она была дочерью певицы нашего местного разлива и потому чувствовала себя представительницей городской элиты.
Её мать обладала природным сильным голосом с народным тембром и в своё время прошла такой же путь, как и Людмила Зыкина, от слесаря или токаря – до певицы. Свою дочь Светлану она теперь шикарно одевала и по-своему любила, но особенным вниманием не баловала, так как был младший мальчик от молодого мужа. Нашу дружбу певица одобряла, поняв своей женской, простонародной интуицией, что я, как и её дочь, во все тяжкие пускаться не буду, а тоже жду принца на белом коне.
– Девчонки, – говорила она нам своим низким голосом народного самородка, – мужей искать не надо, они сами к вам придут, ведь вы такие хорошенькие.
Певица была права. Светлана – жгучая брюнетка с великолепной фигурой, я – блондинка с ногами от плеч, мы прекрасно дополняли друг друга, и обе были уверены: принцы свалятся на нас именно в Москве – городе, где сбываются мечты и куда мы стремились с одержимостью юности. Мама Светланы благодаря своим связям в Министерстве культуры устроила нас в ту самую «Россию» – самый респектабельный по тем временам отель в Москве (после «Интуриста»), и мы носились по городу, изучая в основном его театральные достопримечательности. «Большой» – с Образцовой в роли Кармен, «Таганка» – с Высоцким-Гамлетом, «Сатира» – Миронов, Папанов, Ширвиндт. Это было духовное пиршество, которое мы смаковали, не подозревая, что присутствуем на пике расцвета театральной Москвы.
