2013 год. Архангельская область
Ему снилась Алина. Она была жива; расхаживала по комнате и покачивала ребёнка на руках. Во сне он жил с ней, будто ничего не случилось. В мрачной комнате Алина напевала колыбельную. Юрий привстал, чтобы помочь, но жена почувствовала его пробуждение и сказала:
– Не надо, Юрочка, не беспокойся! Нам с Юленькой так хорошо, смотри, какая у нас доченька тихая… Ты только с окна глаз не спускай, туманно сегодня. Будь осторожнее, когда пойдёшь.
Юрий молча взглянул в окно. Завывала метель. Темень.
Вдруг над ухом кто-то разбил стекло, и осколки разлетелись по столу. Зазвенела посуда. Сон как рукой сняло. В зимовье ворвался мороз. Собака, лежащая под соседними нарами, злобно загавкала на окно. Охотники вскочили с постелей. Через разбитый проём пролезала большая тёмная лапа, жадно загребающая к себе пакет с сухарями.
Борис, не найдя оружия под рукой, выругался. Не подействовало. Он крикнул ещё сильнее и начал рычать, и медвежья лапа перепугано заметалась, раскидывая осколки. Игнатьич машинально включил налобный фонарь, который не снимал перед сном, и потянулся к ружью.
Только он подхватил его за цевьё и нацелился, как увидел на мгновение очертание убегающего медведя. В следующий миг он скрылся в ночном тумане…
Косолапый домушник забирался к людям уже третий год: оставляет за собой разоренные зимовья, а в последнее время пытается забраться и в деревенские дома. Пока они с Борисом беседовали с местными по пути к зимовью, Игнатьич замечал ставни и будто вдавленные в стену двери – это чтобы домушник когтями не зацепился и не выломал.
Это была их цель, на расстоянии вытянутой руки… и она ускользнула. Их первый медведь…
Борис опрашивал жителей о следах домушника и горел этой мыслью; для Юрия это тоже был решительный шаг, хотя он уже не ценил свою жизнь после смерти жены. Оба они ощущали старое чувство боевого единства, как и раньше, на Кавказе.
Волга продолжала лаять. Лес был окутан густым непроглядным туманом, а медведь мог наворачивать круги где-то поблизости… Он был напуган, но собака чуяла его. В окне остался клочок его шерсти. Чтобы не проникал холод, пустоту закрыли упаковками от еды и заклеили скотчем. Они оборачивались и прислушивались. Никто не хотел отворачиваться от окна.
Была ноябрьская ночь. Подложив дров в буржуйку, охотники уселись на краю нар, подальше от окна. Волга не находила себе места, смотрела хитрыми глазами то на Юру, то на своего хозяина, поскуливала и громко дышала, вывалив язык на бок. Игнатьич хотел погладить собаку, но руки будто приклеились к ружью.
Прошло уже полчаса, но страх не отступил.
– Эх, Волга, Волга… – обернулся Борис на рыжую лайку, которая обеспокоенно виляла пушистым хвостом. – Как же ты потапыча проглядела, а?..
– Может, не учуяла? Хибара-то добротная, щели в срубе замазаны, окно закупорено… было, – предположил спокойно Игнатьич, обернувшись назад.
– Может быть… эх, вот подумают про нас… охотнички грёбаные… Слышу, скребётся что-то, и по фигу!
Хорошо, что они проснулись вовремя, а если б медведь подкрался к двери и выломал её?
Борис был заядлым охотником. Мухлевать он не любил, и свой карабин брал только с купленным разрешением. Юрия он втянул в это дело совсем недавно. Благодаря этому Юрий ненадолго забыл о своём горе. Он сблизился с семьёй сослуживца, которая и помогла выбраться ему из бездны.
– Я всегда стараюсь уносить ружьё в машину сразу, в чехле, а потом уже прощаться. А Наташка, видно, уже давно смекнула. Всегда вспоминаю, как она подкараулила меня в прихожей, видит чехол и спрашивает: «Папа, ты же не будешь зверей убивать?» – на лице Бориса замерла мимолетная радость. Мысли о дочке всегда вызывали у него улыбку.
