Леонид Жаров сидел за столом в своём рабочем кабинете и занимался натуральной ерундой. Он клал спичечный коробок на край стола и резко поддевал его указательным пальцем. Коробок взлетал вверх и с шумом плюхался обратно. Лёня проделывал это раз за разом без устали. Всё бы ничего, но в кабинете на данный момент он был не один. Капитан Мещеряков, работавший над бумагами за другим столом напротив, неодобрительно поглядывал в сторону сумасбродного коллеги. Наконец, даже его стальные нервы не выдержали.
– Есть ли в твоём занятии хоть какой-нибудь смысл? – возмущение Мещерякова прозвучало всё же не грубо в форме окрика, а в большей степени с издёвкой.
– Ещё какой! – воскликнул Лёня с ответным сарказмом после очередного удара. – Если коробок приземлится на ребро, я немедленно пишу рапорт на увольнение из плотных рядов нашей доблестной милиции.
– Пустить бы твоё усердие на благое дело, дурные мысли быстро бы из головы испарились, – устало вздохнул капитан.
– Благое дело? – переспросил Лёня, прервав своё бестолковое занятие. – В этих стенах?
Мещеряков промолчал. Он встал, сложил бумаги в папки и убрал своё бумажное хозяйство в сейф.
– Зря вы так, старший лейтенант Жаров, – чуть ли не официально изрёк он, покидая кабинет. – Не всё столь безнадёжно в нашем бренном мире. И в этих стенах реально делать добрые дела.
Когда дверь за Мещеряковым захлопнулась, Лёня в сердцах так поддел спичечный коробок, что тот подлетел чуть ли не до потолка и упал на подоконник между двумя кактусами в глиняных горшках. Там он неожиданно встал вертикально, как солдатик, замерев словно по команде «смирно».
– Надо же, – промычал фаталист, бросивший жребий. – Придётся всё-таки писать этот чёртов рапорт.
Жаров достал пачку чистых листов бумаги, предчувствуя, что одним экземпляром дело не ограничится. Набросав в верхнем углу первого листка положенную по канцелярским требованиям шапку, он перешёл к основному тексту.
«Прошу уволить меня по собственному желанию ввиду моего несоответствия моральным устоям нашей организации…»
Тут он задумался и через минуту нервно скомкал исписанный листок и выбросил в корзину для мусора.
«Прошу освободить меня от службы в органах МВД в связи с моей профессиональной непригодностью».
– Слишком неопределённо, – скептически пробормотал Леонид и отправил новый вариант своей писанины вслед за предыдущим.
«Увольте! Я адекватный человек и не могу работать в коллективе конченных кретинов и коррупционеров, каковыми являются сотрудники нашего отдела. Мой непосредственный начальник майор Прохоров болтун и циник, человек без чести и совести. Капитан Мещеряков угрюмый бирюк, бездушный ограниченный тип. Старший лейтенант Виолетта Зыбкина личность с низкой социальной ответственностью, лизоблюдка и провокатор».
– Вот! Самое то, – одобрил своё очередное творение Леонид, но разорвал его с ещё большим остервенением.
Дальше он стал писать совсем уже неприличные вещи больше для собственного удовольствия.
«Умоляю освободить меня от тягостной службы среди скопища моральных и физических уродов. Майор Прохоров гнусный тип с жёлтыми зубами, от которого постоянно смердит чесноком. Капитан Мещеряков с обликом вампира ходит в нечищеной обуви и не стрижёт ноготь на указательном пальце. Груди старшего лейтенанта Зыбкиной ассиметричны. Её левый глаз сильно косит и вводит в заблуждение окружающих. Смех её ужасно неприятен. Остальные сослуживцы ничем не лучше. Особенно несносна эта старая кагэбистка уборщица тётя Вера. Её постоянно красная рожа ужасно раздражает мою тонкую душевную конституцию…»
– Тьфу! – Жаров устыдился собственного пасквиля и брезгливо отправил его в уже переполненную бумагой урну.
