Ночные светила уже взошли над вершинами гор и окрасили дорогу, убегающую меж высоких деревьев, в насыщенный желтый цвет.
Поправила висевший за спиной мешок со своим нехитрым скарбом и поспешила добраться до леса. Там уже смогу сбавить темп, а если за ночь получится добраться до реки, то может быть и посплю пару часов.
До опушки оставалась какая-то сотня шагов, когда в небе пролетела яркая золотая звезда. Она расчертила небо своим призрачным светом и скрылась за горами.
Неужели Святые Духи услышали мою молитву? Ведь всем известно, что падающая звезда – это знак благословения! И всякий, кто увидит ее, обязательно обретет удачу. Во всяком случае, именно так уверял Старец, к которому всех жителей нашего поселка сгоняли в конце декады, слушать сказания о благих деяниях Верховного Духа и его наместника – нашего правителя Алоуна Великого. А заодно и славить Дормуна, этого мерзкого, разъевшегося и опухшего от ежедневных возлияний, смотрителя земель. Под его липким взглядом я всегда чувствовала себя неуютно. И вот намедни случилось то, чего так боялись мы с матушкой. Когда мы уже уходили с площади, стараясь незаметно проскользнуть мимо возвышения, на котором находились Старец, Дормун и несколько его приближенных, громкий окрик: «Эй, ведьма!»– заставил нас остановиться.
Я не успела и головы поднять, как к нам подоспели служаки смотрителя и, не говоря ни слова, схватили и потащили к возвышению. Вырываться смысла не было. Я только старалась ссутулиться посильнее и спрятать лицо, измазанное еще с утра белой глиной, которая застыв, оставляла на коже видимость струпьев.
Не так давно жена Дормуна отошла в мир иной, а была она женщиной очень богатой и властной. И смотрителем Дормун стал только благодаря ее связям и золоту. Поэтому, если и тискал он служивых девок в темных коридорах, то так, чтобы не приведи Верховный, жена не узнала. А как покинула она наш мир, так смотритель как с цепи сорвался. Повадился забирать в свой дом молодых и красивых, и не смотрел, девушка ли, замужняя ли. И из шестнадцати домой вернулись только семь. Остальных никто больше не видел. А и те, что вернулись, словно не живые ходили. Матушка моя, сколько дней и ночей провела, отхаживая их настоями и отварами.
Вот с тех пор и повелось в поселке, что все девушки и молодухи стали надевать самую худшую одежду, прятать волосы и пачкать лица, чтобы ненароком не обратить на себя внимание.
А жаловаться кому, или заступничества просить – так не у кого. До Верховного – высоко, а до Великого – далеко. Так говорит матушка. А Дормуну только того и надо: грабит, оброк в три раза поднял, насилует и убивает.
И вот стоим мы перед этим спиногрызом, а он глазенками своими заплывшими уставился и говорит матушке:
– К утру, чтоб во дворе у меня была, да мазей и отваров с собой возьми всех, что есть от поганой болезни. И дочку свою приведи, помогать будет. Свободны. Пока.
Поклонились мы с матушкой, и не жалея ног поспешили прочь с площади. Как до домика нашего добежали – не помню. Одна мысль в голове у меня билась: "Не дамся!"
Матушка же схватила мешок и начала в него мои вещи скидывать, а сама приговаривает:
– Как только светило опускаться начнет, я уйду в поселок, вроде как к лекарю, посоветоваться о лечении болезни поганой. Да скажу, что ты занемогла, лихорадку на болоте подцепила. А ты за дом выходи и беги к лесу, через него до реки доберешься, а там и до города через декаду дойдешь. Золота я тебе две монеты дам, все что есть. В городе найдешь гнома РРыдху, он тебе поможет к аптекарю или лекарю в помощницы устроиться. Письмо я для него напишу. А я, как немного здесь успокоится, к тебе переберусь. Так что не сиди, собирай, что самое нужное в дороге.
