Надей Жгут сгреб тлеющие угли в кучу, потом вернулся к бревну и уселся рядом с Васькой Ольхой. Долго сидели молча, согревая продрогшие тела. Первым молчание нарушил Васька Ольха.
– А ты сколько разов в Гиблое место хаживал? – спросил он, с уважением глядя на старшего товарища.
Жгут растопырил пальцы обеих рук.
– Считай.
Васька глянул на толстые грязные пальцы Жгута и присвистнул.
– А я только раз тут и был, – сказал он. – С дядькой Пыреем ходил. Ох и натерпелся же страху.
Надей глянул на Ваську холодными глазами.
– А чего ж снова поперся?
Васька усмехнулся, почесал грязными пальцами живот и ответил:
– От жадности, от чего ж еще? У кого бурая пыль, тот сам себе князь.
– Вот появятся охоронцы, они тебе живо башку прочистят и покажут, кто тут настоящий князь.
Жгут зевнул и обмахнул ладонью обветренный рот, чтобы злые духи не залетели. Потом поднял с земли обломок ветки и стал ковырять им в щербатых зубах. Васька долго смотрел на него, размышляя, спросить али не спросить. И все-таки спросил:
– А сам пошто сюда ходишь? Ребята в кружале сказывали, что у тебя хоромы в Остужье с полатями золотыми. Правда аль нет?
Жгут глянул на Ваську из-под густых бровей и усмехнулся.
– Правда.
– А чего ж ходишь? – снова спросил Васька.
– Мне среди людей муторно, – ответил Надей, ковыряя в зубах веткой.
– Как это? – не понял Васька.
– А так. На рожи их тошно смотреть. Поживу-поживу и снова сюда.
– К упырям да волколакам? – не поверил своим ушам Васька. – Нешто оно лучше людей?
– Не хужее – это точно.
Васька посмотрел на товарища с восхищением.
– И не боишься?
– А я от их клыков болотным духом заговоренный.
– Правда?
– Кривда!
Во взгляде Васьки Ольхи читалось недоверие. Он слыхал о добытчиках, заговоренных болотным духом, но всегда считал это выдумкой. Болотный дух страшен и людей ненавидит, разве с ним столкуешься.
Надей поднял с земли котомку.
– Ну, отогрелся?
– Да я и не замерзал.
– Тогда тушим костер да пошли.
Затушив костер, они привели одежу в порядок, закинули котомки на плечи и зашагали дальше. Васька опасливо поглядывал по сторонам. Сколько добытчиков тут сгинуло. И еще неизвестно, что с ними теперь: то ли в земле гниют, то ли упырями красноглазыми по лесу бродят да кровь свежую вынюхивают.
Где-то неподалеку ухнула спуржун-птица. Васька насторожился, прислушался и спросил хриплым шепотом:
– Волколаки?
Жгут тоже прислушался и покачал головой.
– Не. Пока солнце за сосны не закатилось, они из чащобы носа не высунут. То медведь или лиса.
Они вышли на полянку, и на душе у Васьки чуток полегчало. Волколаки на такое открытое место не полезут.
Да только рано обрадовался Васька. Едва успел оглядеться, как Жгут зашипел на ухо:
– Княжьи ратники! Прячься в траву и молчок!
Сказано – сделано. Сидя в высокой траве, Васька Ольха приподнял голову. Разъезд из четырех всадников в шеломах, латах, на крепких лошадях неспешно ехал по полю. Узнать набольшего в разъезде не составляло труда. Он ехал впереди, за его плечами развевался красный суконный плащ. Он был гораздо выше остальных ратников, суровее лицом, а в его русой широкой бороде уже пробивалась седина.
Сердце у Васьки упало. Княжьих ратников он боялся не меньше, чем оборотней и волколаков. Глаза Васьки закрылись, а его толстые, обветренные ветрами Гиблого места губы беззвучно зашептали заклинанье-оберег, припасенное на особые случаи:
«Ты зачем меня, матушка, несчастного, родила? Завернула бы меня в льняную тряпочку да бросила бы камешком в синее море. Лежал бы я на дне, не ездил бы в дальние страны, не побирал бы копеечку, не боялся врага лютого. Обереги меня, матушка, окутай своим саваном, прикрой от напастей».
