— Денис, ты не понимаешь! Я не хочу жить с этим грузом! — голос
Ксении, обычно теплый и мелодичный звучал отчаянно и истерично. —
Этот ребёнок может не выжить. Я не готова хоронить себя ради
бессмысленной борьбы!
Денис, стоявший у окна палаты, стиснул кулаки. Его тёмные глаза
были прикованы к небу за стеклом, но внутри он кипел. Слова жены,
такие острые и беспощадные, эхом отдавались в его груди.
— Макар — это не груз. Это наш сын, Ксения, — сказал он тихо, но
голос дрогнул от напряжения. Он обернулся к ней, его лицо было
серьёзным, будто высеченным из камня. — Наш ребёнок. Как ты можешь
говорить о нём так, будто он просто… ошибка?
Ксения вздохнула и отвернулась, демонстративно бросив взгляд на
сумку, стоящую у двери. Её длинные светлые волосы мягко упали на
плечи, но вся её поза выражала только одно — она больше здесь не
останется.
— Он никогда не станет таким, как другие дети, — сказала она, глядя
куда-то в сторону. — Ты это знаешь, Денис. Ты просто отказываешься
признать правду. Я не хочу, чтобы моя жизнь превратилась в
бесконечные больницы, лекарства и слёзы. Это слишком тяжело.
— Тяжело? Для тебя? — Денис сделал шаг к ней, его голос поднялся на
октаву. — А каково ему, Ксения? Он ничего не понимает, но уже
сражается за жизнь! И ты хочешь просто уйти? Бросить его, потому
что тебе слишком тяжело?
— Да! — выкрикнула она, словно давно держала это в себе. — Да,
хочу! Потому что я хочу жить, Денис! Не выживать, а жить! Ты можешь
меня ненавидеть, можешь называть эгоисткой, но я так больше не
могу.
В комнате повисла тяжёлая тишина. Лишь шум аппарата
жизнеобеспечения Макара тихо заполнял пространство. Денис медленно
выдохнул, пытаясь справиться с накатившей волной гнева и
боли.
— Если ты уйдёшь, — сказал он наконец, стараясь говорить ровно, —
то это будет конец. Между нами. Понимаешь? Никаких шансов
вернуться. Ты оставишь Макара и меня. И я этого никогда не
прощу.
Ксения взглянула на него, но её глаза остались холодными, как лёд.
Она надела пальто, взяла сумку и, не оглядываясь, вышла. Звук её
каблуков эхом отдавался по больничному коридору.
Когда дверь за ней закрылась, Денис опустился на стул. Он медленно
провёл рукой по лицу, чувствуя, как грудь мучительно сжимается. Он
проиграл битву за отношения с женой. Но он не собирался проигрывать
битву за жизнь своего сына.
— Денис Сергеевич, можно войти? — Голос врача раздался за дверью
спустя несколько минут.
— Да, конечно, — ответил он, стараясь звучать собранно.
В палату вошёл доктор Овчинников, мужчина лет пятидесяти с
внимательным взглядом и строгим выражением лица. Он сел напротив
Дениса, положив на стол толстую папку.
— Я понимаю, что сейчас вам нелегко. Но, как врач, я должен быть с
вами честен. Состояние Макара нестабильное. У него слабые лёгкие,
есть проблемы с сердцем. Мы можем провести операцию, но это риск. И
даже если она пройдёт успешно, реабилитация будет долгой и сложной.
Это огромная нагрузка — и моральная, и материальная.
— Каковы шансы? — перебил его Денис, не желая терять времени на
предисловия.
Доктор ненадолго замялся, потом произнёс:
— Пятьдесят на пятьдесят.
Денис кивнул. Ему не нужно было ничего больше.
— Делайте всё, что нужно. Я не собираюсь отступать.
— Вы уверены? — Врач смотрел на него с явным сомнением. — Это очень
непросто, особенно одному.
— У меня нет выбора, — ответил Денис, глядя в глаза доктору. — Этот
мальчик — моя жизнь. Мы справимся.
В ту ночь Денис остался в больнице. Он сидел у кроватки Макара,
осторожно держа его крошечную ручку. Тёмные глаза малыша, такие
похожие на его собственные, смотрели на него с удивительным
доверием. Макар не плакал, даже когда аппарат пищал, предупреждая о
сбоях в дыхании. Он просто смотрел на отца, будто знал, что тот
никогда его не оставит.
