Дверь камеры хлопнула за спиной. Никто больше не скажет ей: «Стоять. Лицом к стене. Руки назад». Коридор, такой гулкий под шагами надзирателя, уже не казался мрачным. Решётка сдвинулась в стену, и Аста переступила порог, жмурясь от дневного света, вливающегося в окно.
Контора встретила её освобождение не то что бы недружелюбно – враждебно.
– С твоими талантами у нас делать нечего, – злобно бросил ей майор, отмечаясь корявым росчерком в журнале.
Он вяло махнул ладонью конвойным. Уселся за стол, нехотя придвинул к себе тонкую стопку бланков и взял шариковую ручку. Дежурный в следственном изоляторе явно гордился своей значимостью, время от времени бросал на неё неприязненные взгляды и сосредоточенно елозил ручкой по бумаге. «Придурок», – отстранённо подумала она, наблюдая, как на пропуске в святая святых комитета медленно появляются падающие набок буквы. Почерк у него был ужасным.
Майор перегнулся через подлокотник кресла. Короткопалая лапища распахнула дверцу сейфа и достала опечатанный пакет. Сквозь прозрачный пластик она видела мобильный телефон со снятой крышкой аккумулятора, измятую пачку сигарет с надорванным верхом, поцарапанную зажигалку, треснувший тюбик губной помады, несколько мелких отечественных купюр… больше ничего не было. Аста расслабилась – сим-карту искали не там.
– Было гораздо больше, – тихо сказала она.
– Чего?!
– Денег.
– А платить за твой санаторий в камере государство из своего кармана должно?
– Не надо путать свои карманы…
Крепкий, розовощёкий прапорщик не дал договорить:
– Не ерепенься!
Она не стала спорить. Не глядя, черкнула подпись в протоколе изъятия. Ей возвращали всё, что нашли во время обыска, ворвавшись в купе поезда – все её личные вещи на данный момент. А деньги… это сейчас не главное…
– Чтоб ноги твоей у нашего порога больше не было. Работу на заводе каком-нибудь поищи, или дворником устройся. Хотя… – на лоснящемся от самодовольства одутловатом лице майора мелькнула похотливая гримаса, – ещё элитной девкой по вызову сможешь подработать со своей внешностью.
Прапорщик мерзко хохотнул и отступил в сторону. Она промолчала, а дежурный бросил перед ней на край стола пропуск и нажал кнопку в стене. Толстая дверь слева скрипнула железом, открывая путь из заключения.
– Давай-ка, в кабинет к генералу. Тоже хочет сказать тебе на прощание пару ласковых.
– Угу, – не удержалась Аста, сузив глаза. – Приятно было пообщаться с вежливым человеком.
– Вали отсюда, – майор показал ей неприличный жест. – Вот туда иди и не возвращайся.
Она ещё на подступах к приёмной главы контрразведки увидела на двери кабинета полковника Хижука не до конца соскобленные остатки кругляша из жёлтого пластилина. На душе было совсем паршиво – если в камере в подвале этого здания какие-то отчаянные мысли приходили в голову, то в этом до боли знакомом коридоре они быстро улетучились. Уже на самом пороге кабинета генерала она споткнулась и едва не упала.
Генерал Горбацевич долго морщил лоб, разглядывая её то так, то эдак. Потом встал, хлопнул ладонью по личному делу, открытому на первой странице, придвинул ближе уже заполненные казённые бланки.
– Жаль, что так вышло. Голова у тебя светлая, но… – он развёл руками. – Нам всем будет лучше друг без друга. И свечку поставь где-нибудь в церкви за куратора твоей группы, что оказался педантом и чихнуть боялся без указания сверху. Все дела оставил в таком порядке, что тебя даже звания лишать не пришлось, а в данном случае твои погоны – отягчающее обстоятельство.
– Понимаю… – невесело протянула она. – Каждая удачная разработка – легенда. Каждая неудача – срок.
