Октябрь 1928 года
После событий с моим исключением и возвращением в комсомол я думал, что можно на какое-то время выдохнуть. Не тут то было!
Уже на следующий день возле университета меня отыскал мальчишка лет десяти, который передал мне сообщение от Михаила Ефимовича прийти к нему. Удивившись, я лишь мысленно пожал плечами и отправился в редакцию.
– Сергей, – пожал мне руку журналист и озабоченно продолжил, – у тебя никаких проблем нет?
– Да вроде все разрешилось. Я же вам рассказывал. А что случилось?
– Да тут ко мне приходили. Спрашивали, кто статью твою написал. Сам ли ты, или я тебе помогал.
– А кто спрашивал? – насторожился я.
– В том-то и дело, что не простой человек. Из ОГПУ, – с напряжением в голосе, заявил Михаил Ефимович.
Вот тут у меня похолодело внутри. Очень уж это похоже на «почерк» товарища Сталина, как я помню рассказы о нем из прошлой жизни. И что же меня ждет? Сразу приедут, или дадут побегать, чтобы посмотреть, что делать стану?
– Ну, мне скрывать нечего, – делано беззаботно ответил я.
– Это и понятно, но тебе стоит поберечься. Как бы у кого из обиженных тобой директоров защитников в ОГПУ не оказалось. Если начнут «брать», обязательно постарайся мне дать знать! Мы с тобой решили это дело до конца довести вместе, и отступать я не намерен.
Поблагодарив Михаила Ефимовича за предупреждение и поддержку, изрядно встревоженный я покинул его. Если за меня взялся Сталин, Кольцов мне не поможет. Хороший он мужик, но против Генерального секретаря партии «не пляшет». Вот только он видимо еще не понял, какого полета «птица» могла устроить этот опрос. Просто в голову не приходит. Где я и где Сталин. Или он прав? И это у меня снова гордыня верх берет, как с Пилютиным получилось?
Вторым «звоночком» стал загадочный вид комсорга Жидунова. После того собрания он старался со мной не встречаться – видимо, чтобы не напоминал ему своим видом о его позоре. А тут – взгляд такой, оценивающий, словно я непонятная зверушка. То ли опасаться стоит, а то ли наоборот – попробовать к себе прикормить.
Последним «гвоздем в крышку гроба» стал очередной визит Борьки. Друг прибежал ко мне взлохмаченный, сразу потребовав рассказать, что у меня происходит.
– К нам из НКВД приходили! Сначала на завод, а потом и к Николаю Николаевичу. Да и после, я слышал, до Андрея Николаевича добрались. Все о тебе расспрашивали.
– А зачем, не говорили?
– Нет. Отмахивались служебной необходимостью. Ну, Николая Николаевича ты знаешь – описал он тебя в лучших красках. Но все равно, странно это.
– Согласен, странно, – кивнул я.
А внутри все замерло от предчувствия скорой беды. Информацию обо мне собирают. Что-то накопать хотят? Компромат или еще что, чтобы меня как говорится «за яйца взять»? Так никаких грехов за мной нет. Я чист и в делах и в высказываниях. Если не считать той статьи. Так и там – я искренне радел за рабочих, в чем моя вина?
Так успокаивая себя, я проводил друга и занялся перебором своих записей по речам Сталина и Бухарина. Вот за этим занятием меня и застал требовательный стук в дверь.
– Кто там? – спросил я, мысленно радуясь, что родных нет дома. Не хотел я их беспокоить, особенно отца.
Родители были на работе, а Настя в детском саду. Ходит туда давно, уже шесть лет малой, в следующем году в школу должна поступить. Хотя может и еще на год в саду задержится, сейчас чаще с восьми лет принимают.
– Откройте, ОГПУ! – раздался из-за двери уверенный мужской голос.
«Все-таки пришли, – промелькнула мысль в голове. – Как бы Михаила Ефимовича предупредить?»
– Минуту, ключ найду, – крикнул я, а сам побежал в свою комнату.
Быстро собрав в кучу свои записи, я поискал взглядом, куда бы их засунуть. В итоге не нашел. Да, мебель мы покупали, когда мне премию дали, но у меня был обычный письменный стол, да шкаф под одежду. Под матрас кинуть? Выхода нет, засунул туда. Показывать, что работаю над речами видных партийцев, работникам госбезопасности я не собирался. После этого начеркал записку для Кольцова и положил ее в мамин тапок. Авось заметит, отнесет. И уже потом открыл дверь.
