Глава 1. Оранжевое одеяло.
Владимир наслаждался покоем и тишиной. Перед ним стоял этюдник, еще пахнущий новой древесиной. Художник с удовольствием выдавил на палитру несколько комочков масляной краски. Полюбовался на расстилающуюся перед ним игривую гладь реки, отражающую молодые зеленые березки, и сделал первый мазок.
Небо потемнело так внезапно, что Владимир сначала подумал, будто у него помутилось в глазах. Одиночный раскат грома, раздавшийся словно над его головой, заставил художника подскочить с места и настороженно оглядеться.
Загадочная черная туча постепенно уходила с неба, и все бы осталось без объяснений, если… Если бы у Владимира вдруг не кольнуло где-то в груди странным ощущением присутствия…
Все вдохновение, навеянное свежим весенним утром, смело как рукой. Небо очистилось, но тревога не проходила. Владимир нервно теребил бородку, раздумывая о причине этого события. Внезапная гроза исключалась: ветра не было, ничто не могло так быстро пригнать и угнать эту тучу. Здесь что-то иное… Мужчина нервничал, он не любил загадок, они вводили его в состояние нервного потрясения и умственного ступора. Это было еще со школы, когда он мялся перед экзаменаторами в ответ на самые простые вопросы только потому, что не любил, когда его о чем-то спрашивают.
Владимир крепко сжал кулаки, и тюбик с зеленой краской выплеснул свое содержимое на его белоснежные брюки. Это разозлило художника, и он решил выяснить, что же тут произошло, чтобы хоть как-то разрядить свое напряжение.
Прислушавшись, мужчина уловил странные всхлипывающие звуки, доносившиеся из-за ближайших зарослей молодых дубов. Позабыв о красках, этюднике и испачканных штанах, художник стал медленно пробираться сквозь кусты.
Сначала Владимир не понял, что он видит. Нечто ярко-оранжевое оплело пень и странно взбухало. Приглядевшись, мужчина догадался, что это всего лишь одеяло, покрывшее остатки от дерева. А под одеялом кто-то ворочался и издавал хнычущие звуки.
− Ребенок! – как молния вспыхнуло в уме художника.
Весь страх и осторожность мигом улетучились. Он подбежал к пню и аккуратно откинул одеяло.
− Что за черт! – выругался Владимир сквозь зубы.
В одеяло был завернут голенький малыш… на правом виске его было что-то вроде татуировки в виде синей семиконечной звезды, от одного луча которой шла линия до затылка, где оканчивалась непонятным символом.
Мальчик открыл глаза. Его чудесный бирюзово-золотистый взгляд сфокусировался на Владимире, и он залепетал, протянув ручки к художнику. Тот невольно потянулся в ответ, и вот на руках его лежит уютно устроившийся малыш и улыбается.
Мужчина завернул мальчугана в одеяло, и заметил, что на траве возле одеяла что-то блеснуло. Это был маленький золотой медальончик с таинственным символом. Тем же самым, что был изображен на затылке малыша. На боку медальона виднелась щель, но открыть его не удавалось.
Владимир положил находку в карман, и понес малыша к своему этюднику, не представляя, что ему с ребенком делать.
Рисование не представлялось больше возможным, и художник, быстро сложив в чемодан все свое «рисовальное оборудование», подхватил ребенка на руки, зажал под мышкой чемодан и отправился к своему автомобилю, который он оставил на обочине.
Дорога возле леса была девственно чиста… Либо художник перепутал обочину, либо…
− Черт! – снова выругался мужчина, присмотревшись, и обнаружив примятую траву и знакомый рисунок протекторов.
От бессилия Владимир грузно осел на траву, бережно придерживая малыша. Ему с тоской вспомнилась его огромная пятикомнатная квартира-студия, частично заваленная незаконченными и готовыми холстами. Как он теперь вернется домой? На чем? Деньги и документы остались в машине…
