Октябрь 1930 года
Иду по коридорам Бутырской тюрьмы. Кто бы знал, что так закончится мой разговор с товарищем Сталиным? Передо мной идет уполномоченный ОГПУ товарищ Фролов. Так он мне представился. Сзади следует надзиратель. Длинный коридоры из кирпича, потолки высокие, стук шагов эхом разносится вокруг. Пустовато тут.
Все молчат, что навевает тоску и безысходность. Хочется думать о хорошем, но сама атмосфера этого места словно стирает все позитивные эмоции и заставляет чувствовать себя виноватым. Априори. Просто потому, что ты здесь очутился.
Наконец мы останавливаемся перед дверью, на которой висит табличка с надписью: начальник следственной части, Попейчук В. Г. Фролов останавливается перед дверью и стучится. Оттуда доносится «войдите» и уполномоченный тут же распахивает дверь и машет мне рукой внутрь.
– Проходите, – добавляет он, увидев, что я не тороплюсь делать шаг.
Глубоко вздохнув, я все же зашел в кабинет. Просторная комната, один стол по центру сбоку. Напротив стола большой шкаф почти во всю стену. Окно зарешечено и прикрыто прозрачной шторой. Но есть и еще одна штора, гораздо более плотная, сейчас отдернутая в сторону. За столом сидит мужчина лет сорока, не особо высокий, в круглых очках и гладко выбритым лицом. В глаза бросается лысина, а уже после обращаешься внимание на цепкий взгляд «хищника». За спиной на стене висит два портрета – один товарища Сталина, а второй – какого-то мужика опять же в круглых очках, при довольно густых усах и с шикарной шевелюрой.
– Товарищ Огнев? – скрипучим голосом уточняет хозяин кабинета. И тут же указывает на стоящий перед столом табурет. – Присаживайтесь.
Я молча прохожу к указанному месту и сажусь. Дверь закрывается, оставляя нас наедине со следователем.
– Ну, я вас слушаю, – говорит Попейчук. – Что конкретно вы хотите узнать о нашей работе?
Его слова словно выводят меня из оцепенения, возвращая мыслями в кабинет товарища Сталина, и перед глазами встает наш разговор.
– Что вы имеете в виду, товарищ Огнев? – задает вопрос Иосиф Виссарионович.
Я пару минут собираюсь с мыслями и отвечаю.
– Когда я писал статью для журнала «За рубежом», мне нужны были сведения с промышленных предприятий – для сравнения, как дела идут в нашей стране, и что происходит в Америке. У меня дома с недавнего времени есть телефон, – тут генсек непроизвольно кивнул, подтверждая, что ему это известно, – с которого я звонил на заводы. И меня сильно удивляло, когда мне отвечали, что-либо не имеют информации, которую я прошу, так как они стали руководителем недавно. Либо же вели себя так, словно обязаны мне дать отчет, причем самый лучший. Люди БОЯЛИСЬ, – выделил я последнее слово.
– И к какому выводу вы пришли? – спросил Сталин, когда я замолчал.
– Тогда – ни к какому. Просто порадовался, что удалось получить материалы для статьи. Но вот недавно я участвовал в совещании по перспективам развития авиации в нашей стране. И там же узнал причину такого поведения людей, которых я обзванивал. По большинству предприятий идет «чистка». Ищут саботажников и контрреволюционеров. Это так?
– Допустим, – кивнул Сталин. – И что дальше?
– А дальше то, что под этим лозунгом ОГПУ хватает руководителей и главных инженеров предприятий. И если бы следствие велось, как положено – с поиском доказательств, расследованием тяжести вины и сбором неопровержимых улик, я бы не задал вам вопрос про МЕТОДЫ этого управления. Но мне сказали, что ничего подобного нет. Признания просто ВЫБИВАЮТ из людей. Кулаками. По доносу. И если это так, то…
– То что? – жестко спросил Иосиф Виссарионович. – Не тяните, товарищ Огнев, договаривайте.
– То ОГПУ не помогает стране искать врагов народа, а наносит ей огромный вред! Больше, чем смог бы любой саботажник или контрреволюционер!
