В оформлении обложки использованы собственные материалы автора.
1
За просторными полями, за дремучими лесами, на пологом холме, поднимающимся из густо заросшего деревьями широкого оврага, расположилась небольшая деревня. Деревня, каких тысячи в России. Полузаброшенная, полуразвалившаяся, постепенно зарастающая сначала травой, потом кустарником, который некому и незачем было вырубать, и наконец лесом. Вдали от цивилизации, и даже храбрые дачники сюда не добирались. Когда-то большая, теперь состояла она всего из восьми домов, три из которых уже были заброшены, и медленно, с каждым годом всё больше утопали в зелени лопухов, крапивы и кустарников – летом, и в сугробах – зимой. Кто бы мог подумать, что именно в этой забытой деревне вскоре произойдут события, потрясшие немногочисленных местных жителей.
Эти немногочисленные жители ещё как-то существовали в остальных пяти домах, и представляли собой в основном стариков. В одном только доме жила супружеская пара, лет сорока, без детей (так уж получилось) – Елена и Николай. На протяжении всей совместной жизни они питали мечты (и всем их разбалтывали) выбраться отсюда в город. Но мечты эти о другой жизни были из разряда тех, которым не суждено исполнится, видимо потому, что мечтатели прилагали недостаточно усилий для их осуществления. Только мечтали, и всё. А со временем такие мечты превращаются в воображаемый, нереальный мир, как наши представления о каком-нибудь далёком зарубежном городе, о котором мы ничего, кроме названия, не знаем. Да и правильно, для некоторых людей мечты должны оставаться таковыми навсегда, так проще жить. Сбывшиеся мечты зачастую разочаровывают.
Как и все, кто ещё был в состоянии, Лена с Николаем вели небольшое хозяйство, ни к чему грандиозному не стремясь – только чтобы себя прокормить. Держали корову, кур, сажали огород. Муж, разумеется, пил – чаще, чем периодически, но не так, чтобы совсем много, погружаясь при этом в свои неясные мысли, возможно мечты, и шатаясь в такие дни по деревне и крича «вот я бы!..». В эти моменты жена побаивалась его, поэтому никогда не вмешивалась, а скорее всего ей было просто наплевать. Придя уставшая со двора или огорода, она тихонько злилась на свою участь, и с каждым годом эта злость накапливалась, поскольку выплеснуть её было не на кого, а главное – бесполезно, что она очень хорошо осознавала, и эта бесполезность злила ещё больше. Конечно, она не была зверем; злость эта переходила в беспомощную тоску и добавляла морщин на когда-то красивое лицо, теперь, как правило, по-старушечьи окружённое платком.
Другие жители деревни были значительно старше. Чётко выделенная деревенская улица уже не различалась. Дома расположились по дуге – три жилых с одной стороны, довольно близко друг к другу, и два заброшенных напротив них, но не окна в окна, а под углом – смотрели в ту сторону, где когда-то стояло ещё много жилых и хозяйственных построек, а теперь всего лишь два дома на значительном расстоянии друг от друга, один из которых ещё был обитаем. Да, обитаем, жилым его назвать язык не поворачивается. А обитал там пастух. Ни за домом, ни за территорией вокруг него (той, что у приличных хозяев зовется огородом) не следил, как и за собой, хозяйства никакого не вёл. Его существование полностью обеспечивали жители деревни – в оплату за то, что он пас их скот. Вечно в своих резиновых сапогах, в длинном чёрном непромокающем плаще с капюшоном, иногда в фуфайке с торчащей кое-где ватой, в бесформенных штанах, вызывающих вопрос, как такие вообще могли сшить. Он ходил с палкой, на которую опирался или погонял ею скот, неровной походкой, иногда что-то бормотал. Должно быть, высказывал такие же неровные мысли. Типичный пастух. Пил, когда давали, а не давали так и не пил. В деревне его недолюбливали, хотя он и был необходимым здесь человеком; считали странноватым. Людей, которые мало разговаривают и ни с кем близко не общаются, часто считают странноватыми. И хотя, казалось, в такой маленькой деревне все должны знать друг друга как свои пять пальцев, никто не мог сказать точно, сколько этому пастуху лет. С течением времени он практически не менялся. Или, может, время здесь остановилось?
