Когда он говорил, слова звучали непривычно: нежнее и мягче. Язык проскальзывал через препятствия согласных, а гласные сливались в единый порыв, как ветер, проходящий сквозь крону каштана. Позже она пыталась произнести название города так же, как он, но у нее ничего не получалось.
Она робела перед словом и городом:
САРАЕВО
Большие пугающие картины на стокгольмских автобусах – нищие люди, жалобные глаза детей и большой черный номер банковского счета: мольба о помощи. Они перешли через дорогу, он закрыл лицо рукой. Немыслимо, сказал он, видеть картины, напоминающие репортажи о голоде в странах Третьего мира, но уже из собственной страны. Он подчеркнул: моя страна. Это было в середине ноября. Автобусы брызгали пешеходам на ботинки и брюки грязным снежным месивом. Они подошли к дому, где он сидел и писал, – комнатка в Вазастане, районе, где она редко бывала. В комнате было холодно, и застывающий пар висел в воздухе. У стола стоял обогреватель, на столе – взятый напрокат простенький компьютер, принтер и допотопный факс. Если я забуду тебя, Сараево…… В маленьком радио в магнитофоне на подоконнике набирала силу виолончель – Бах. Пабло Казальс. Магнитофон он привез с собой из дома: мне надо слышать эту музыку, когда я работаю. Из принтера ползли страницы текста. Он ходил по комнате, руки в карманах брюк. Он был обеспокоен. Она уже научилась замечать перемены в его настроении.
СТОКГОЛЬМ В НОЯБРЕ:
арктический город под парусом, серо-коричневое небо, дома кружатся туда и сюда, медленно опускаются в невидимое. Проблеск лихорадочного румянца между чернотой земли и неба. Бледные неоновые огни за окнами автобуса, патетический призыв. Стокгольм в ноябре неописуем и уплывает из жизни в зиму.
I HAVE BEEN CALLING FOR MORE THAN AN HOUR… Я пытаюсь дозвониться уже больше часа…
Она поняла, что телефон звонит уже довольно долго, прежде чем она услышала, и заспешила, спотыкаясь, через провод пылесоса, через коробки и стопки книг в коридоре, диски, хоккейные клюшки, футбольные мячи, связки газет и пластинок, пакеты с одеждой, все, что она вытащила из гардеробной, ящиков и шкафа. Выругалась вслух. На улице было темно. А вся квартира залита светом от ламп – на потолке, на стенах. Так лучше. Больше света, зажечь все лампы. Сначала она не поняла, кто с ней говорит. Голос был незнаком.
BUT IT’S ME! Это я!
Она отпихнула ногой коробку, вытащила из-под хлама табуретку и села. Иногда звонят те, кого мы не видели много лет. Чей голос больше вообще не ожидали услышать. Да, она действительно долго разговаривала по телефону, может, и час. Потом стала пылесосить. А что ты здесь делаешь, ты эмигрировал? Он рассмеялся ее растерянности. Нет, он не эмигрировал. Хотя шведские полицейские на границе определенно проявили подозрительность, тщательно изучали документы и задавали вопросы. Пока он говорил, его лицо проявлялось, как на фотографии: ясные глаза – карие или серые, она точно не помнила, красиво очерченный рот, чувственный и дразнящий; с этим мужчиной она когда-то провела ночь, единственную. Сколько лет назад? Одиннадцать, ответил он.
СКОПЬЕ
Ее отвез туда один из организаторов конференции, с поцелуями в щеку пожелал счастливого пути, оставил прощальный презент – коричневый керамический горшочек с круглой ручкой. Пройдя паспортный контроль, она стояла у стены и рассматривала пассажиров, положив руки на перила, идущие вокруг зала ожидания. Было жарко, почти до дурноты. Многие приехали домой с заработков, в отпуск, они несли узлы и коробки или сидели на полу, все стулья были заняты. Через пыльные окна виднелись деревья – сухие, утомленные жарой, с умирающими корнями. Скопье – она помнила заголовки времен землетрясения 1963 года, фотографии развалин, бездомных и погибших. Город был разрушен за несколько секунд. Теперь его отстроили заново, по-современному, с белыми стандартными многоквартирными домами. Она была здесь на конференции в Струге: очень большой отель, поэты со всего света – по вечерам, освещенные прожекторами, они читали стихи на мосту через быструю речку. Местные жители, и мужчины, и женщины, приходили послушать. Они сидели или полулежали в темноте на высоких, заросших травой берегах. Она тоже сидела там на газете, обхватив колени руками, слушала журчанье воды, думала о чем-то постороннем и пыталась хоть что-нибудь разобрать в незнакомом языке с помощью перевода из громкоговорителя.
