Ярило расправило плечи, воспрянуло духом, тряхнув сединой напоследок.
Дышать стало легче живому, окно распахнув, я вдохну с удовольствием свежесть.
Дни стали дольше идти, больше света, тепла. Возвращаются певчие птицы.
Льды стали тоньше витрин и прозрачней стекла. От накала страстей уж не скрыться.
Дым от горящего Солнца не щиплет глаза, только греет озябшие души.
Мир из пластмассы расплавится, как пармезан, настоящее вынув наружу.
Мы называем явление это – "весна", каждый год прогоняет что стужу.
Крылья опять наготове под курткой держа, люди верят, что им кто-то нужен.
Кровь подогрета, оно уже точно вино, протрезветь, значит, нету надежды.
Вновь начинаются съёмки цветного кино по избитому жизнью сюжету.
Бровь поднимают мужчины при виде двух ног, обнажённых повыше коленей.
Новые встречи, но, всё-таки, старый итог.
Это двигатель вечный в разрезе.
Дроби из бумажных чисел значимо клыло подбили,
Курс на юг ветра сменили, приземлив меня на льдину.
Догмы эпатажных мимо, соли надо давать выход,
Пусть и часто нас учили, что мужчине плакать стыдно.
Глыба из замёрзшей смеси газов остановит спазмы
Раненой души заразой – полуфабрикатом счастья.
Кончился азарт скитальца, нет энергии в запасе,
Лишь одна тоска по мясу и полëтам в южных трассах.
Может, это и упрямство ишака, что должен сдаться,
Но, я не могу без танцев на костях погибших шансов.
Мой анамнез – призрак счастья с миллионом ренессансов,
И сейчас пора расстаться вновь с усталой скорбью старца.
Лëд подтаял, пепел в ранах,
мой взлётный лайнер ждёт пуска рьяно.
Грусть испарилась, как дым кальянный,
Взор упрямый, и ветер славный.
Грудь налилась огнём, пора бы!
Небо манит, силы хватит!
Крылья залатаны, уже взлетаю!
В переплёте недель и забот,
Недалёких идей и работ,
Нелёгких движений вперёд,
Я смотрю колким взором на лёд,
Что оставил узором мороз на стекле облаков.
Мир суров, не признал простаков без оков,
Мы как в пекле елозим сквозь стон.
В одном месте, не вместе, не врозь.
Воды пресные, соли все вывел невроз.
Неизвестные мессы, известный прогноз.
Кому мишку из роз, а кому вместо розг изобильный поднос.
Но порой, я стою перед сном.
На пороге босым босяком,
На дороге, проложенной лунным серпом,
И мечтаю остаться таким дураком.
В голове яркий образ огнём,
Им мой мозг словно испепелён. исполинских размеров погром,
Всюду гром – это старый приём.
Тёплый свет просочился в проём,
Он так мягок и сладок, как ром.
В том сюжете мы только вдвоём,
Пьём арабику и чьи-то песни поём.
То ли Металлику, то ли шансон.
Романтики звон чайных ложек об стол,
Мы так счастливы – хоть небогато живём.
Табурет вместо кресла царапает пол,
Табу для нас нет, мы свободны от догм.
Сигареты с ментолом смягчают симптом, в горле ком.
И плевать, что снаружи морей диких шторм,
Здесь зашторенный уединённый паром наших норм.
Во всех есть изъяны, узнал в наблюдаемых себя много раз.
У подножия каждый горазд скалолаз,
На вершине лишь малая часть.
Путь пройдя немалый, я сумел немного осознать, найти себя среди рисунков предков на породе скал.
Убрал оскал, и стал спокойней спать,
И хоть вопросов масса, легче стало без гримас и масок.
Блуждаю смело без опаски в лабиринтах сказок, недосказанных подсказок, переписанных архивов на заказ зараз из раза в раз.
И вот, опущен занавес. Я стар , но ещё голоден.
Закинул невод в море, что был выткан старым городом,
В надежде невольно на стыке
Утопических плит найти реликт небывалой истории.
Мечтая, будто в трясине пожитков
довелось мне в волнах бутылку с запечатанной тайной поймать, точно рыбку в отчаянном ритме.
И там кем-то прописан в тетрадь тот план, по которому чётко рисована грань всех реалий и тонкостей.
Но, проснувшись, я лишь улыбнулся и притронулся к щеке той,
