Капитан ирреальной субмарины
«Поэт – существо, отказывающееся быть «просто человеком» и оттого недо- и сверхчеловеческое одновременно. Поэт – существо видящее, слышащее и понимающее все сразу, глядящее вперед и назад за границы доступного, охватывающее в мгновение ока сотни стоп-кадров, слышащее ультразвук. Словом, поэт – существо, близкое к идеальному, прямо-таки райскому состоянию, но часто не способное выразить себя понятными остальным словами», пишет Вишневецкий в одном из очерков этой книги. И хотя речь в статье идет о другом человеке, слова эти отчасти можно отнести и к нему самому. Отчасти – потому что «выразить себя внятными словами» он может. Удивительная членораздельность речи, выпестованная, видимо, многолетней преподавательской деятельностью, сделала из него не только поэта, но и значительного историка культуры, на чьи работы принято обращать внимание в профессиональной среде. «Разделительная черта между творчеством и аналитическим осмыслением не столь значима», поэт лишается напускной загадочности, избавляется от позерства и артистизма, призванных заполнить недовоплощенность любой творческой натуры. Он может не только ставить вопросы, но и отвечать на них по мере сил. Поэзии этого явно не хватает: образы чудака, фантазера, гуляки, перекочевавшие к нам из романтической эпохи, довлеют репутации сочинителя, отвечающего за свои слова и способного объяснить собственные и чужие тексты. Трезвость подхода востребована хотя бы потому, что поэзия в лучших формах остается безумием, попытаться сделать это безумие контролируемым – задача вполне почетная. К сожалению, западный индивидуализм, практика пребывания поэта при кампусе и т. п. – не выход – результаты слишком схожи между собой, индивидуалы на поверку оказываются на одно лицо, сообщества мыслящих тростников превращаются в клубы по интересам типа кружков нумизматики или преферанса. Очевидно, в монастырской келье шансов на успех больше, хотя общество стремительно забывает понятия «молитвы», «жертвы», «поста». Утрата чувства социального самосохранения, невозможность решить вопросы бытия в легкую, постоянная подмена жизни деятельностью ради деятельности, приводят к моральным уродствам, которыми затронуты уже целые народы и материки. Представленная вашему вниманию книга в основном написана в сербском православном монастыре Новая Грачаница в Северном Иллинойсе, о чем, думаю, не догадаться. Разумеется, это не рецепт творчества, а лишь одна из его многочисленных возможностей.
«…Фауст: «В испытании себя
теперь дойти ты должен до предела.
Ты дважды сам оставил континент,
который сзади – цоканьем и эхом –
накатывал, но не смирил тебя.
Теперь ты сам – мерило всем пространствам.
Что перед смертью назовёшь? Стихи?»
По достижении сорокалетия Вишневецкий вздумал было оставить поэзию, приняв своего рода творческую аскезу. Что в этом выборе сыграло решающую роль, сказать трудно. Магия чисел? Чрезмерное доверие к собственной зрелости? Желание найти себя в другой работе, более нужной людям? Я всерьез его слов не принял, посчитав их минутной слабостью. Трагический отпечаток немоты в его глазах не отсвечивал – опыт общения с людьми «замолкшей музы» у меня был, но Игорь по каким-то параметрам в это невеселое племя не вписывался. «Тени зримые смесились, и немота вошла в меня на треть»; «как тепло подыматься до крайней точки, о немота», – это эмпирический уровень отношений, на треть – еще не так страшно. В России поэт – существо традиционно молодое, что объяснятся нашим безоглядным темпераментом или молодостью культуры (что в общем одно и то же). Фигуры Гомера или Блейка смотрятся как нечто невозможно монументальное – из других времен. Между тем, стереотипов массового сознания по отношению к поэзии практически не существует, на эстраде и в спорте возраст играет более существенную роль. С некоторых пор я полюбил ссылаться на биографию Уильяма Батлера Йейтса, написавшего лучшие свои работы после сорока (даже после Нобелевской премии, полученной поэтом в 58 лет). Культура испытывает нехватку зрелых стихотворцев, эмоции юности перекочевали в другие жанры.
