Двадцать седьмое сентября
Холодный воздух пустой хоккейной арены царапает легкие и щекочет кожу под формой, будто проверяя меня на прочность. Я выигрываю вбрасывания не смотря на усталость – пальцы скользят по клюшке, хватка крепкая, лопатки сводит, но я не позволяю себе сдаться.
Мы играем три на пять в меньшинстве, и каждый рывок будто вырывает кислород из легких. Пасую Тео, стараясь выскользнуть из-под давления, и чувствую, как злость пульсирует во всем теле. Она поднимается с каждым тяжелым выдохом, с каждым скрипом коньков по льду. Мы отбиваемся, словно на рефлексах, короткими пасами обходим соперников и устремляемся к воротам Гарри. Я жду, что Тео передаст Дереку, но тот делает ложный замах у самых ворот Гарри и резко сбрасывает шайбу мне. Я едва успеваю подставить клюшку – шайба влетает в ворота, обходя Гарри. Адреналин взрывается в крови, но…
– Найт! – Эхом раздается по всей пустующей арене на семнадцать тысяч человек, заставляя нас всех остановиться еще до свистка тренера.
Мне не нужно оборачиваться, чтобы знать кому принадлежит этот голос. От его владельца гнев во мне нарастает, еще до того, как он продолжит орать. Потому что я, блядь, знаю что будет дальше – очередной неоправданный вынос мозга.
Бенджамин Говард – главный менеджер Бостонских Орлов – появляется на скамейке запасных слишком быстро, буквально распихивая игроков и тренера, чтобы устроить мне прилюдную порку.
– Ты хотя бы без похмелья, – хмыкает Тео, проезжая мимо, когда я тяжело вздохнув качу следом.
– Семнадцатая, блять, статья, Найт, – рявкает Говард, разъяренно сжимая свой телефон, пока другой рукой цепляется за борт, чтобы не вылететь от злости на лед, – Семнадцатая за последние пять, мать твою, месяцев.
– Я…
– Нет, – перебивает он, – я говорю, ты слушаешь. Я устал от чертовых оправданий.
Как будто я собирался оправдываться. Я не был злодеем каким он меня выставлял, просто чертовски хорошо провел весну и лето. Было много вечеринок и алкоголя вне льда, было много штрафов и драк на льду – но все это шло с одним неизменным – с громкими заголовками в СМИ, за которые на вынужденных пресс-конференциях отдувался либо тренер Зальцман, либо сам Говард. Просто… в один момент все это перестало иметь какое-то значение. Я просто хотел забыться, потеряться, перестать хотя бы на один вечер быть чертовым Джорданом Найтом. Но я им был и это работало против меня.
– Очередной скандал в который ты втягиваешь всю команду, Найт! – Продолжает орать он, когда злость во мне нарастает.
Бенджамин просто пихает мне в грудь свой телефон, который я неуклюже пытаюсь удержать в хоккейных перчатках.
«Джордан Найт – капитан Бостонских Орлов – снова на пределе: всплыли кадры июньской потасовки в баре с капитаном Нью-Йоркских Рыцарей – Каем Беркли»
– Неактуальные новости, – возвращаю я ему телефон, – мы с Каем все уладили.
И я даже не вру. Да, немного повздорили и потолкались, но…
– Мне плевать на Беркли, – отзывается Говард, когда Зальцман за его спиной отпускает других в раздевалку, понимая что это точно надолго.
– Меня волнует только то, – уже хрипит от злости тот, – что из-за тебя я едва могу удержать этих ублюдков, которые готовы спонсировать команду. Им плевать на твои голы. Им важнее, чтобы их бренд не ассоциировался с твоими пьяными разборками.
– Но…
– Я не закончил. – Рявкает Бенджамин, когда тренер скрещивает руки на груди за его спиной. – Ты понимаешь, что ты ставишь под угрозу все, над чем мы работали?
– Это только сплетни, – отзывается позади меня Винс.
– С подтверждающими их кадрами?! – Теперь злость Говарда распространяется на нас всех. – Ты не стоишь тех денег, что из-за тебя теряет клуб.
