Российская империя, 1766 год
Дорогой друг мой Никита Сергеевич!
Во первых строках своего письма имею намерение поблагодарить тебя за Амура с Психеею, первостатейных жеребца и кобылу, коих, ежели помнишь, выписал ты мне летом 1763 года. Лошади эти выросли, обласканы наградами да призами, к тому же принесли в потомство гнедого жеребчика, уже сейчас выдающегося и многообещающего.
Вот в связи с обозначенным жеребчиком и случился намедни небольшой курьез, о котором, князь, следует тебе знать.
Довелось твоему покорному слуге принимать у себя в имении государыню нашу, императрицу Екатерину Алексеевну. Помимо прочего, ее величество изволили посетить конюшни, где и ознакомились с упомянутыми лошадками. Позволю себе здесь воспроизвести речь царскую прямо и без прикрас, ибо даже при таких обстоятельствах высказанная (о чем поясню позднее в подробностях), ласкает она слух и радует душу.
Диалог между императрицей и графом Орловым, ее сопровождавшим, осмелюсь представить в виде одноактной пиесы, ибо комический элемент в сием действе, несомненно, присутствует.
Екатерина. А что, Григорий, орловские лошади столь же хороши как эти?
Орлов. Не извольте сомневаться, матушка, все лучшие лошади империи в моих конюшнях собраны, пересчитаны и в самом выгодном положении обретаются.
Екатерина.Позволь, граф, не согласиться. Вот вижу пред собой лошадок, самых что ни на есть королевских статей, которым твои, подозреваю, только прислуживать годятся.
(На сцену выводят жеребчика. Екатерина Великая не в силах сдержать восторженный вздох, чем провоцирует угрюмый графа Орлова выдох.)
Екатерина. Мыслимо ли, Григорий, чтобы сын поровну взял добродетелей от отца и матери своих, да и превзошел во всем обоих родителей?
Орлов. Возможно и такое, государыня, когда племенная работа соблюдается в точности, ведется со всем тщанием. Думаю, наш высокочтимый хозяин уважит собрание и покажет книги родословные, там в истоках и найдем мы орловских рысаков, тогда от всего сердца поблагодарю Льва Александровича за улучшение корней моего коневодства.
А далее, дорогой Никита, пиеса наша пошла по дурной своей непредсказуемости. Отвлекая от необходимости предъявлять оные книги, конька я, разумеется, не мешкая преподнес государыне. Высочайшая императрица нашла забавным именовать жеребчика Орликом в честь приключившегося и в назидание графу не хвастать более конями своими.
Граф взвился, но виду не подал, однако на немедленной демонстрации родословных таки настоял… Вот так и узнала императрица, что конезаводчиком Амура и Психеи значится князь Галицкий Никита Сергеевич. А далее, словно клубок, размотала многочисленные свои воспоминания, посетовала, что живешь ты отшельником, да уточнила, как твое личное родословие обретается, а услыхав, что вы с супругой имеете дочерей на выданье, выразила свою мысль так:
«Видать, Галицкий только лошадиное племя горазд разводить, сам-то до сей поры ни о наследнике, ни о фамилии не озаботился. Раз так, готова я на себя этот труд взять, посему уведомите сиятельного князя: нынче же в сезон в составе полном при дворе в Петербурге быть».
Следует из всего этого, дорогой друг, что со дня на день ожидай высочайшего приглашения, о чем и считаю своим долгом предупредить.
История сия произошла августа третьего числа 1766 года пополудни, о чем того же дня вечером сообщаю тебе этим письмом.
Остаюсь преданным другом,
Лев Александрович Нарышкин.
