Глеб
— Прости. Я случайно…
Резко отшатываюсь и смотрю себе под
ноги. Кеды в хлам. Эта дура уронила на них какую-то дрянь типа
тако. Этот день с самого утра был с душком.
— Случайно? — бегло прохожусь
глазами по тощей фигуре, которую не спасает даже короткая юбка.
Ноги не привлекают, а колени даже отпугивают. Уже давно пришел к
выводу, что женщин с красивыми коленями чертовски мало…
— Я правда не хотела. Я могу
постирать…
Постирать? Не, так не прокатит. Не
сегодня точно.
— Слизывай.
Герман, стоящий рядом, давится
смешком.
— Что? — девчонка округляет глаза и
боязливо пятится, обнимая руками свои плечи.
— Ты слышала, — расплываюсь в
улыбке. — Приступай.
Убираю руки в карманы, а вокруг нас
уже собирается плотный круг зевак. Смешки летят теперь со всех
сторон, как и перешёптывания.
— Кто это такая?
— Первачка.
— Попала…
— Я жду, — чуть повышаю голос, чтобы
она слышала меня несмотря на шум вокруг.
— Глеб, ты же шутишь? — бормочет,
глупо улыбаясь.
То есть, кто я — знает. Занятно и
оттого более печально. Если знала, то какого черта лезла под
ноги?
— Я похож на клоуна?
— Нет. Но…, — хмурится, а потом,
растянув губы в некрасивой улыбке, лезет в свою сумку. — Вот! У
меня салфетки есть, влажные, — протягивает пачку.
— Предлагаешь мне самому этим
заниматься?
— Нехорошо, — поддакивает Гера с
гадкой ухмылкой.
— Я…ну…нет. Нет. Я сейчас…сейчас
сама все вытру.
С каким-то злорадным удовлетворением
наблюдаю за тем, как она вытаскивает салфетки из пачки и
присаживается на колени. Есть в ней что-то отталкивающее, не
внешне, внутренне. Даже вполне двусмысленная поза не
привлекает.
Пока она вытирает мои кеды, нас
обступаю еще более плотным кругом. Кто-то начинает вести прямую
трансляцию, отвешивая идиотские комментарии. Это забавляет и
раскачивает толпу только сильнее.
Убираю руки в карманы джинсов,
наблюдая резкие изменения — толпа подобно морским волнам, начинает
раскачиваться. Прислушиваюсь к перешептываниям:
— Ростовецкая.
— Точно, нарисовалась. Че щас
бу-у-удет!
— Эй, расступитесь, — слышу знакомый
голос. — Что здесь происходит вообще?
Поворачиваю голову, наблюдая за тем,
как эта коротышка расталкивает зевак и вылезает в центр
круга. Это не девка, это настоящая язва. Вирус с высокой
вероятностью летального исхода. Долбанная активистка и гордячка —
Алиса Ростовецкая.
— Стеклов, ты совсем больной? —
наезжает на меня, как только видит. У нас с ней вообще взаимная
«любовь» с первого взгляда. Она та еще зануда. — Алина? — дергает
за руку амебу, усердно отмывающую мои кеды. — Выброси это, —
отбирает у нее салфетку. — Ты с ума сошла?! Поднимайся, я тебе
говорю!
Алиска прищуривается и снова смотрит
на меня, уперев руки в боки. Толпа к этому моменту начинает
рассасываться. Эту шмакодявку в универе даже преподы стороной
обходят, она любого задушнит. Вся такая правильная, а, как по мне,
долбанная целка-истеричка.
— Ростовецкая, ты ничего не
попутала? — подхожу к ней вплотную.
— Я? Ты кем себя возомнил, Стеклов?
Крепостное право давно отменили.
— Она. Испачкала. Мои. Кеды, — давлю
голосом. — Скажи спасибо, что не языком их теперь оттирает.
— Ты совсем придурок? — толкает меня
в грудь. — Засунь себе свои кроссовки, знаешь куда?! Алина, пошли
отсюда! А ты, Стеклов, бойся, чтоб тебе теперь никакой кирпич на
башку не свалился. Понял?
— Не очень, — склоняю голову вбок,
глядя этой наглой выдре в глаза.
Ростовецкую я, как и все здесь — не
трогаю. Слишком она занудная и бесячая, чтоб об нее пачкаться. Но
сегодня это язва перешла грань.
— Тогда посети врача, если так туго
соображаешь, — снова толкается и топит в сторону лестницы, упорно
утаскивая за собой свою подружку.
— Глебыч, Ростовецкая чет слишком
борзая стала. Не кажется? — спрашивает Герман, закидывая руку мне
на плечо. Мы как два осла пялимся Алиске вслед.
