Пролог: Дитя Ветра и Природы
Есть сказки, которые начинаются со слова «однажды». Они похожи на старые, знакомые тропинки. По ним приятно идти, зная, что в конце ждет что-то доброе.
Но эта история началась не со слова, а со вздоха.
Это был вздох одинокого Ветра. Он был вечным странником. Он видел пустыни и океаны, касался вершин самых высоких гор и заглядывал в окна чужих домов. Он мог унести с собой аромат цветущих лугов или ледяное дыхание зимы, но у него никогда не было своего дома. Он был свободен, и от этой свободы ему было невыносимо тоскливо.
Однажды, пролетая над древним, мудрым лесом, он опустился так низко, что его порыв коснулся листвы старого дуба. И лес ответил ему. Это была Мать-Природа. Она не странствовала – она была. Она была корнями, уходящими вглубь земли, и кронами, что тянулись к солнцу. Она была тишиной мха и журчанием ручья. Она была домом. Она была всем.
Ветер рассказал ей о своей тоске, а она – о своей мудрости. Он коснулся её листвы, и она ответила ему шелестом тысяч голосов.
И от этого прикосновения, от тоски вечного странника и мудрости вечного дома, родилось пламя. Крошечный, любопытный огонек, что танцевал на сухой прошлогодней листве. Ей дали имя – Пиро.
Она была живой, яркой и тянулась к матери всем своим маленьким, горячим существом. Но там, где её крошечные язычки пламени касались коры старого дерева или нежного мха, оставался лишь черный, болезненный шрам.
Мать-Природа, что могла обнять весь мир, не могла обнять собственное дитя.
И тогда она стала любить её так, как умела. Она учила её на расстоянии. Она шелестом листвы показывала, где найти сухие ветки, что так сладко поют, когда их обнимает огонь. Она журчанием ручья предупреждала об опасности дождя. Она указывала ей путь по звездам, чтобы Пиро не заблудилась в темноте.
А отец? Отец-Ветер был всегда где-то рядом и одновременно нигде. Иногда он прилетал легким порывом и заставлял Пиро весело закружиться в танце. Иногда приносил ей с далеких полей запах сена. Он дарил ей мгновения своей свободы, но никогда не оставался надолго.
Так и росла Пиро. Она умела слушать тишину и говорить с сухими ветками. Она знала язык звезд и понимала песню Ветра. Она была дочерью двух великих сил, но чувствовала себя бесконечно одинокой. Ведь никто и никогда не мог подойти к ней достаточно близко, чтобы просто обнять.
Лето, в котором жила Пиро, было похоже на бесконечный, теплый разговор. Каждый день Мать-Природа говорила с ней. Она говорила шепотом молодой листвы, когда утреннее солнце пробивалось сквозь кроны деревьев. Она смеялась быстрым журчанием ручья, что нёс прохладу от самого сердца леса. Она давала советы мудрым скрипом старых веток. Указывала Пиро, где найти самые сухие и смолистые, от которых её пламя становилось сытым и ярким.
Пиро никогда не была по-настояшему одна. Даже когда Отец-Ветер уносился за далекие горы, её окружали тысячи голосов. Она танцевала, и её танец отражался в капельках росы. Она пела – тоненько, потрескивая, – и ей вторило гудение шмелей и стрекот кузнечиков. Её маленький мир был полон жизни, и она была его горячим, пульсирующим сердцем.
Но потом что-то начало меняться. Сначала незаметно. Воздух по утрам стал острее, словно кто-то добавил в него крошечный осколок льда. Разговоры стали короче. Мать-Природа словно уставала.
– Что с тобой? – спрашивала Пиро, подбираясь к старому дубу, чья кора всегда была такой теплой и шершавой. Но дуб молчал, лишь ронял к её подножию первый желтый лист.
Этот лист был похож на прощальное письмо.
С каждым днем таких писем становилось все больше. Лес медленно переодевался в свой наряд для сна – сначала в золотой, потом в багряный. Голоса умолкали один за другим. Птицы, что так громко спорили по утрам, собрались в большие, беспокойные стаи. Однажды они просто исчезли, унеся с собой частичку звуков этого мира. Ручей уже не смеялся, а еле слышно бормотал что-то себе под нос, словно старик, который вот-вот уснет в кресле.
