Декабрь 1932. Джурга и Берлиозов
Джурга быстро ходил по кабинету. Мягкий ковер глушил шаги. Сейчас он был совсем непохож на того, привычно узнаваемого по портретам, красивого человека с мудрой мягкой улыбкой. Взгляд жесткий. На лице выражение досады. Гнев раздирал душу. Он почти не обращал внимания на сидевшего около стола Берлиозова. Говорил как будто бы с самим собой:
– Они ничего не понимают! Путаники. Им бы через духовную семинарию пройти. Вот где прививают дисциплину ума. Все ясно. Все по полочкам. Нахватались там, на Западе, всяких философий, а у Основоположников ведь все ясно сказано. И в нашей программе все четко расписано. Во главе угла тяжелая промышленность. Мы находимся в капиталистическом окружении, и мы должны быть готовы ко всему. Страна должна быть могущественной державой, а Партия должна превратиться в единый монолитный отряд с дисциплиной как в ордене рыцарей Храма или у монахов ордена Сердца Божьего. Всякие шатания непозволительная роскошь. А они: «Ах крестьянство в Малославии! Ах, голодомор! Ах, слишком круто с коллективизацией!». Не понимают, не хотят понять, что если мы крестьянство не поставим в рамки, то завтра оно снова породит частника, а тот начнет душить социализм. И рабочей силы нам не хватает. А где ее взять? Значит, нужно создать условия, чтобы избыток рабочей силы из деревни потек в город. А это возможно только через коллективное механизированное хозяйство. А сколько собак на меня повесили за прекращение Нового Курса. А ведь эти мелкие и средние городские хозяйчики были не менее опасны, чем деревенские мироеды. Но этот так называемый любимец Партии… «Обогащайтесь!» – орет.
– Вы имеете ввиду Самаркандова? Опасный человек!
– Опасный то он опасный, но с ним торопиться не след. Вот кто виснет у меня на вороту, так это Радков. Ратует за союз аллеманских пролетарцев с социал-демократами. Они же нам всю идеологию запутают своими рассуждениями! Уж тогда пусть лучше Шикль. С ним по крайней мере все ясно: он там – мы здесь.
– Учту, друг Джурга. А Радкова еще кое-кто поддерживает.
– Ну тебе, слава богу, разжевывать не надо. Однако, самая главная проблема не в нем.
– Вы правы, друг Джурга. Эта история с Костаревым на съезде победителей просто позор. Вы трудитесь, здоровья не щадите, строите новую державу, а они, изволите ли видеть, за Костарева голосуют. У него, дескать, репутация. А какая у него репутация, у меня спросите. Я, с вашего позволения, им лично займусь.
– Я тебе такого указания не давал. Но если что с ним случится, то…
– Обижаете, друг Джурга. Я, кажется, еще ни разу не подводил.
– За то и держу. Я тебе так скажу, пора выдвигать молодые, решительные кадры, не испорченные заумной болтовней старперов. А тем пора и на покой.
– Будет исполнено.
– Ну ты, не очень… обстановка еще не созрела. Вот когда народ поймет их сущность, когда на них обрушится гнев масс, вот тогда. Праведный гнев масс, вот что сейчас надобно.
– Конечно! Покушения на лучших людей Партии нельзя прощать!
– Умен, сволочь, ох умен! Придется когда-нибудь расстрелять. Я вижу, тебе все ясно. Действуй дорогой. За мной не пропадет. Да, а почему ты меня всё Джургой называешь? Ястреб тоже неплохо, и тебе пора партийную кличку дать. Ну об этом мы еще подумаем.
– Я, какжется, перестарался. Со старым чертом нужно аккуратней. Спасибо за доверие, друг Джурга.
– Из спасибо шубы не сошьешь.
– Оправдаю доверие.
– Это другое дело. А то «спасибо». Да, кстати, не худо бы выяснить, чем наши военные дышат…
– Слушай, как дела с этим психом? Как его, Никитин, кажется?
– Его жалоба в отношении сожительства Костарева с его женой должна была рассматриваться парткомиссией по этике, но Никитин на заседание не явился, сказал, что комиссии не верит, и разберется с обидчиком сам.
