В телефонной будке стоял широкоплечий, с короткой боксерской стрижкой отпускник, громко выкрикивал в трубку короткие энергичные фразы – будто команды подавал, – и чем громче он кричал, тем сильнее краснел у него жесткий, с несколькими жировыми складками затылок.
Шатков терпеливо ждал, когда отпускник откричится; подняв воротник джинсовой куртки, он поглядывал в сторону моря, откуда полз тяжелый, пропитанный соленый водой туман, ежился – у куртки внутри хоть и имелась пристегивающаяся подкладка из рыбьего меха, а было холодно, подкладка не грела, как вообще не способен греть рыбий мех. Он стукнул ногою о ногу – так люди мороз проверяют, не онемели ли конечности, подумал о том, что слишком болтливые ныне пошли отпускники – так может болтать человек, у которого слишком много денег, либо этих денег вообще нет, но отпускник не походил ни на одну категорию людей, ни на другую. Словно бы почувствовав недовольство Шаткова, человек с боксерской стрижкой прорычал напоследок в трубку «Ца-алую!» и вывалился из будки наружу.
– Извини, друг! – бросил он Шаткову.
– Ничего, ничего, – вежливо отозвался Шатков, посторонился, давая дорогу отпускнику.
Тот обдал его сладким запахом какого-то женского одеколона и исчез.
Шатков набрал номер телефона Кононенко – своего тезки Игоря Кононенко, который должен был ждать Шаткова дома, но Кононенко не отозвался.
«Черт, вечно эти провинциальные телефоны барахлят. Он же дома сейчас… Сидит и ждет. – Шатков невольно поморщился. – Впрочем, московские тоже обманывают лихо – такие же вруны, как и провинциальные, никогда правильно не соединяют. Ведь Игорь дома, явно дома, он ждет меня, так было договорено!» – Шатков набрал телефон Игоря вторично.
В трубке успел дважды пропищать гудок соединения, когда дверь автомата распахнулась с резким железным скрежетом. Шатков оглянулся – около телефонной будки стояли трое, одетые в джинсовые варенки, будто в форму, – все варенки были одинаковые. «Дорогая одежда, – отметил Шатков, – особенно по нынешним временам».
– Вылезай! – потребовал старший из этой тройки, парень с насмешливым умным лицом и тяжелой нижней челюстью.
«О такую физиономию хорошо кирпичи бить, – невольно подумал Шатков, – широкая, не промахнешься. И крепкая, из чугуна отлита».
– Дай и нам поговорить! – подал голос второй варенка чуть пожиже первого. – Ты поговорил, теперь нам пора. Тебе хватит!
Оценивающе взглянув на троицу, Шатков почувствовал, что внутри у него пополз противный холодок.
– Ты чего, что-то кислое стрескал? Вид у тебя больно уж недовольный, – произнес старшой и, упершись ногою в дверь телефонной будки, просунул внутрь руку – в двери не было ни одного стекла, – схватил Шаткова за отворот куртки и с силой дернул на себя.
Шатков с маху врезался лбом в железное ребро двери и до крови рассек себе кожу над правой бровью.
– Гляди, телефонную трубку не хочет отпускать! – удивленно проговорил второй.
– А нервный-то какой, нервный, – добавил первый, – такой нервный, что даже сам себе фингал на лбу поставил. – Он снова дернул Шаткова к себе, но Шатков спружинил, откинулся спиной назад, отбил руку старшого.
Тот изумленно глянул на Шаткова.
– Ты гляди, действительно не хочет вылезать, – второй громко захохотал, он, похоже, не верил тому, что видел, хлопнул себя ладонью по животу, представление доставляло ему удовольствие. – Ей-богу, не хочет!
«Сволочь, ты хотя бы Бога не поминал», – спокойно, совершенно отрешенно, будто дело происходило не с ним, подумал Шатков. Он краем уха засек, что из трубки продолжают доноситься длинные гудки – значит, Игоря Кононенко все-таки нет дома, либо автомат вновь неправильно соединил его, – и медленно, излишне медленно (он сам засек эту медлительность) повесил трубку на рычаг, отметив, что на площадке перед телефоном-автоматом народу никого, – бравая троица, похоже, всех размела. Увидев, что старшой отпустил дверь, резко, что было силы ударил по ней ногой, параллельно с дверью послал вперед кулак, целя сквозь пустой, лишенный стекла квадрат старшому в лицо. Удар получился двойной: дверь врезала старшому по коленям и лбу, кулаком Шатков угодил ему точно в рот, ощутил, как под костяшками пальцев у варенки лопнули губы.
