Неизбежность метапсихологии, или введение в культуры мышления
С момента первого издания в 1979 году монографии «Деятельность и установка», открывающей эту книгу, в мире произошли разительные изменения. Страну, казавшуюся ее жителям столь же вечной и незыблемой, как некогда казалась жителям Рима великая Римская империя, постигла судьба мифической Атлантиды. Историческая поверхность планеты разверзлась и Советский Союз, драматически лишая осмысленности жизнь старшего поколения и предоставляя шанс найти смысл жизни новому поколению, погрузился в океан времени. Не по учебникам истории, а на своих судьбах мы почувствовали и продолжаем чувствовать тяжелую точность недоброго пожелания: «Чтоб ты жил в эпоху перемен».
В эпоху перемен рушатся одни идолы, уступая место другим, и приходят в столкновение разные идеалы мышления.
В эпоху перемен по каким-то неизвестным небесно-историческим правилам решается вопрос, какие культуры, имена и идеи сотрутся из памяти и окажутся лишь быстротечной модой, а какие приподнимутся над конкретным временем и поселятся, говоря словами мастера методологии гуманитарного познания мира Михаила Михайловича Бахтина, в «большом времени», в том времени, где живут Аристотель и Шекспир, Бах и Спиноза, Эйнштейн и Ньютон, Маркс и Достоевский, Чайковский и Фрейд, Выготский и Моцарт, Узнадзе и Бергсон. …Так в эпоху перемен выясняется, над КЕМ и над ЧЕМ перемены не властны.
Человек, над которым перемены не властны, основатель культурно-исторической психологии Лев Семенович Выготский однажды заметил, что строение человеческой личности, как и геологическое строение Земли, обладает пластами разной древности. Во время землетрясения геологические породы обнажаются и глазу открываются ранее скрытые слои истории разной древности.
Нечто подобное происходит в эпоху перемен и с обыденной психологией, и с классической академической психологией. На наших глазах в сознании и в бессознательном у жителей СССР, ставшего Россией, обнажились пласты разной древности. Мы одновременно существуем в таком обширном потоке изменений, что об арифметически простом «раздвоении» личности, «раздвоении» культур, «раздвоении» политических систем, «раздвоении» социальных, гуманитарных и даже естественных наук говорить не приходится. И в этой ситуации геополитического сдвига эпох мысль о том, что существует много психологий, но не существует единой психологии, столь часто повторяемая психологами, приобретает особый смысл. Она перестает быть диагнозом незрелости нашей науки, а становится спокойной констатацией реального положения дел.
Пришла пора прозреть: психологий действительно много. Психологий не меньше, чем культур и исторических эпох, которые проживают отдельные личности и целые народы. И эти разные психологии произрастают из разных стилей мышления и разных вкусов. И к этим разным психологиям как к явлениям разных культур и нормальным проявлениям разных научных школ мышления вполне приложимы слова убитого тоталитарным режимом и ставшего бессмертным поэта Осипа Эмильевича Мандельштама, сказанные о литературных школах: «Литературные школы живут не идеями, а вкусами: принести за собой ворох новых идей, но не принести новых вкусов, значит не сделать новой школы.… Благодаря тому, что в России в начале столетия возник новый вкус, такие громады, как Рабле, Шекспир, Расин снялись с места и двинулись к нам в гости». (Мандельштам О. Слово и культура, 1987, с.66–67).
И существование разных вкусов и разных психологий в эпоху перемен только заостряют стоящий перед каждым психологом вопрос о свободном выборе среди разных психологий психологии, близкой ему по духу, пониманию мира и, наконец, по любви к людям, эту психологию творившим. Этот вопрос – особый знак поиска и обретения
