– Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю! – с каждым разом женский крик поднимался все выше, – Я не знаю! Не знаю!
– Может, она и вправду ничего не запомнила? – спросил стоявший чуть в стороне Нолик, – Я бы на ее месте уже всех сдал.
– Ты бы точно – сдал, – обернулся к нему Кирилл, – и язык у тебя слабый, и натура ссыкливая.
– Это ты у нас из цельной деревяшки вырезанный, из дуба. Я себе в прошлом году палец дверью прибил – думал ежика рожу. А ты ей уже два ногтя снял.
– Два ногтя – не две руки. У нее еще восемнадцать осталось. Правда, милая?
Женщина всхлипнула и дернулась, словно пытаясь отползти. Косметика размазалась от слез и капель дождя, все тело колотила крупная дрожь.
– Я, правда, не знаю ничего! Все вам сказала… И ментам то же самое рассказала. То же самое! Не нужно больше! Пожалуйста, не нужно!
Нолик вытащил из пачки сигарету и щелкнул зажигалкой:
– Так, может?..
– Может, – кивнул согласно Кирилл, – все может. Только мы должны знать наверняка. Ты слышал, что сказал Краб? Хозяин хочет знать все наверняка. Ты хочешь потом объяснять что-то Крабу?
– На хрен. – Нолик передернул плечами.
– То-то и оно. Там у меня в багажнике где-то паяльная лампа. Достань.
– Нафига? Лучше ты ей еще по ногтям пройдись. Я этой вони паленого не переношу.
– Ноготки – само собой. Вот с указательного пальчика и снимем. Только в нашем деле нельзя на одном зацикливаться. Боль должна быть сильной и разнообразной.
– Ну тебя…
– Ага, ты вот вони не любишь, а прикинь, как оно будет, если твоим паленым салом завоняет?
Нолик сплюнул и, осторожно переступая лужи и грязь, двинулся к стоящей неподалеку на поляне машине.
– Так, может, еще чего вспомнила? – Спросил Кирилл. – Кто, сколько, как именно?
– Я же сказала.
– И тебе себя не жаль? Ты вон, сколько бабок на маникюр угробила. Не жалко?
– Правда, я сказала все, все-все. Там такое творилось! Ужас…
– Ты еще ужасов толком не видела, – Кирилл щелкнул плоскогубцами.
– Нет! – женщина забилась, но веревки надежно удерживали ее руки. – Не-ет!
Кирилл перевел взгляд с правой руки женщины на левую. Мизинчики уже, как бы того… Теперь очередь безымянных. Кирилл плоскогубцами подцепил край длинного наманикюренного ногтя.
– Ну не нужно, пожалуйста, не нужно, – женщина словно забыла все другие слова, – не нужно, пожалуйста…
Ноготь приподнялся, медленно, не торопясь. Женщина закричала, сразу, не дожидаясь, пока боль станет невыносимой. Она уже дважды испытала КАК это больно.
Ноготь хрустнул, Кирилл поморщился и перехватил его плоскогубцами поудобнее. Из-под ногтя брызнула кровь, Кирилл почувствовал, как на его пальцы упали теплые капли.
Женский крик стал еще выше и, наконец, сорвался.
Кирилл покосился на лицо женщины. Глаза закрыты, из-под века выглядывает узкая мутная полоска белка.
– Что тут у вас? – Нолик поставил паяльную лампу на поваленное дерево.
– У нас тут обморок.
– Слушай, – Нолик оглянулся и заговорил отчего-то шепотом, – давай заканчивать и сваливать отсюда. Ну не сказала и не сказала. Краб, и тот согласится, что не могла она ничего скрыть. А?
Кирилл покрутил плоскогубцы в руках. Он и сам понимал, что баба уже сказала все, что знала о разборке в «Старой крепости», что ничего больше он из нее ни плоскогубцами, ни паяльной лампой не вытащит. Все это Кирилл прекрасно понимал. Но…
Кирилл искоса посмотрел на Нолика. Эта гнида свободно может потом ляпнуть по глупости или по пьяному делу, что не доработал Кирилл. Не дотянул. Кирилл вспомнил пустые глаза Краба. Нет, спасибо.
– Давай, пока она не пришла в себя – шуруй паяльную лампу.
– Я?
– Ты.
Нолик потоптался, потом вытащил из кармана куртки зажигалку и присел перед паяльной лампой.
– Холодно.
– Ей холоднее, в колготках на земле, – Кирилл посмотрел на перепачканные грязью ноги женщины. Ничего так ножки. Были.
