Я едва сдерживаюсь, чтобы не ударить Лешку. Сидит, развалившись, ноги вытянул, глаза смыкаются. Еще чуть-чуть и захрапит. И это в самый разгар отцовской проповеди.
Закусываю губу, даю знак Антону, чтобы ткнул Лешку в бок. Не действует. Цокаю, и в этот же момент Антон еще раз ударяет братца. Тот вздрагивает. Хорошо, что не вскрикнул. Ноги подтягивает, спина выпрямляется. Сонными глазами косит то на меня, то на старшего брата. Он явно не в себе, что не удивительно. Насколько мне известно, Леша провел прошлую ночь в клубе со своими сомнительными дружками. Будь моя воля, посадила бы этого наглого мальчишку под замок или выпорола бы ремнем. Руки так и чешутся схватить Лешку за воротник и хорошенько встряхнуть. Ей-богу, ему же не пятнадцать! Пора бы завязывать отравлять нам жизнь, и наконец-то повзрослеть.
Я качаю головой, когда наши взгляды скрещиваются. Младший братик изумленно моргает. Мол, что он сделал?! Я прикусываю губу вновь и киваю в сторону отца. Он как раз переходит к кульминации – важность семейного бизнеса для будущего поколения. Тема не нова, но чертовски страшит.
После того как отец загремел в больницу, вернулся он оттуда каким-то не таким. Нет, поболтать о важности нашего бизнеса он любил всегда, этого у папочки не отнять. А вот то, с каким напором и пламенем он разглагольствует сегодня – вот повод призадуматься и напрячься. Мало ли что ему в голову могло взбрести, пока пролеживал бока в кровати по решительным рекомендациям его лечащих врачей. Я, пожалуй, тот его ребенок, который больше всего интересовался состоянием отца, но даже мне непонятно, отчего папа так бледен сегодня, хотя вроде бы по заверениям его именитых лекарей, шел на поправку.
– Итак, дети мои! – произносит он, всплеснув руками. Я морщусь. Не в проповедники ли он собрался податься? Уж хорошо у него получается пугать и интриговать одновременно.
Братья тоже вздрагивают. Лешка часто моргает – видимо, наконец-то проснулся. Антон же хмурится, желваки ходуном ходят, значит, злится. Я всегда считала себя злодейкой в нашей семье, но как показала практика – мой первый младший братик тот еще геморрой. И только Лешка – дурак дураком, прям как в сказке, а роль старшего «брата» играю я.
– Я болен. Тяжело болен, – с прискорбием сообщает отец, тяжело выдыхая.
Сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Судя по тому, что мне сообщил Вениамин Аристархович, наш семейный врач примерно два часа назад, отец вполне здоров, и если будет придерживаться графика, диет и эмоционального равновесия, то через месяц будет скакать как кузнечик. У отца, видимо, иное мнение. Ну что же, я слушаю. Братья, судя по их взглядам, брошенным на отца, тоже.
– Не помню, когда чувствовал себя так плохо, – щебечет папенька, закатывая глаза. – Не знаю, сколько времени мне отведено, но больше не хочу терять ни минуты!
Я сглатываю противно-кислый комок. У братьев лица вытягиваются. Ох, не нравится нам все это, совсем не нравится.
Отец, всплеснув руками, оседает на подушки, заботливо подбитые его помощником, который, кстати, стоит в сторонке и не выражает вообще никаких эмоций. Павлу Дмитриевичу отец доверяет всецело, зато я – нет. Он явно играет не нашем с братьями поле. Еще один чертов интриган в этом сумасшедшем доме.
– Поэтому я решил изменить завещание.
Теперь в лице вытягиваюсь и я. Хлопаю ресницами, едва не подскакиваю со стула и не хватаюсь за сердце. С таким успехом отец может отправить на больничную койку всех своих детей. Потому что подобные чувства сейчас испытывают Антон и Леша. Оба белеют на глазах, испарина проступает на их высоких лбах. Меня же прошибает ледяной пот.
Наследство. Как же я ненавижу это слово!
