Тридцать три года – столько лет будет всем нам, когда мы встретимся в раю, потому что Иисусу Христу было тридцать три года, когда он умер. Интересная мысль. Невольно думаешь, что те, кто такое придумывает, выбрали этот возраст потому, что он идеален: уже не первая молодость, но и не старение. Мне об этом рассказал Сэнди Кэкстон, когда я сидел рядом с ним на празднике по случаю дня рождения Айвора – разумеется, тридцать третьего дня рождения, – и Айвор потом сказал, что у него полно таких мудрых мыслей. Я лично считаю, что Сэнди просто хотел сменить тему, когда я спросил, живет ли он в Лондоне.
– Мне ужасно жаль, – ответил он, – но этого я вам сказать не могу. – И, заметив мой озадаченный взгляд, прибавил: – Понимаете, я был министром в Северной Ирландии, и нам не полагается никому рассказывать, где мы живем.
Я понял. Мне следовало это знать. Айвор мне сказал, что среди гостей есть и его телохранитель, и где бы ни жил Сэнди, полицейские с ищейками обыскивают местную церковь перед тем, как он идет к утренней молитве. Нельзя сказать, что это ему как-то помогло в конце концов. Его все равно достали – в тот момент, который выбрали. Но об этом позже. Айрис сидела рядом с другом Айвора, Джеком Мунро, своим любимцем, и довольно неохотно попрощалась с ним, так как нам пришлось уйти раньше остальных. У нас была надежная няня, и нам хотелось вернуться к Надин как можно быстрее. Она была нашим первым ребенком, первым из четырех, и мы так обожали ее, что волновались, расставаясь с дочерью надолго. Даже ради того, чтобы отметить святой день рождения ее дяди. Даже когда она оставалась под присмотром одной из бабушек.
На вечеринке не было лишь одного близкого моему шурину человека.
– Отсутствовала девушка Айвора, – заметил я, когда мы ехали по Фитцджонз-авеню.
– Ее не могли пригласить. Ты же его знаешь. В каком-то смысле он живет в далеком прошлом. На встречу с друзьями не приглашают любовниц. – Айрис состроила гримаску – как всегда, когда проявлялись странности ее брата, и ее улыбка была немного грустной. – Кроме того, он, видимо, посчитал, что провести с ней вечер вне дома – пустая трата времени.
– Так обстоят дела, да?
– Наверное, только так, – ответила моя жена.
Назовите его имя, и большинство людей спросит: «Кто?», а остальные немного подумают и зададут риторический вопрос: «Не тот ли это человек, который был замешан в том давнем скандале?»
Так как мой шурин был политиком до мозга костей, мне не удастся избежать этой темы. Но я все больше понимаю, сколь я невежествен, какую скуку навевают на меня подробности политической жизни нашего общества. Я лишь вскользь коснусь большинства деталей этого аспекта жизни Айвора, упомяну только самые интересные, на мой взгляд, моменты, и, конечно, так как никто не сможет говорить об этом периоде и опустить такой важный момент, как уход Маргарет Тэтчер, приход Джона Мейджора и всеобщие выборы 1992 и 1997 годов.
Я собираюсь использовать дневник Джейн Атертон. И не просто опубликовать отрывки, а поместить его целиком, таким, как его прислали Джульетте. История Айвора и, если уж на то пошло, Хиби Фернал без этих записей была бы неполной. Я отлично помню, как оказались у меня эти бумаги. Сначала прибыл пакет, а уже потом мы получили письмо. Айвор никогда не видел ни того, ни другого. Полагаю, он даже не знал о существовании дневника. С ним случилось слишком многое, и он больше не хотел идти на риск и в этой ситуации вел себя как страус, спрятавший голову в песок. Джейн была подругой Хиби и отличалась от нее так сильно, как только могут отличаться две особи женского пола, принадлежащие к одному виду и живущие в одно и то же время. Полагаю, она была полезна Хиби Фернал. Что бы там еще она для нее ни делала, не считая того, что подчеркивала ее особое очарование, она обеспечивала своей подруге алиби. Вероятно, если бы Джейн не согласилась исполнять эту роль, ничего этого не случилось бы.
