В последний раз повернувшись перед старым овальным зеркалом, Пётр счёл внешний вид вполне сносным. Парадный серый сюртук из камлота, белая сорочка с воротником-стойкой и шёлковый шейный платок, повязанный с лёгкой небрежностью, могли выдать его за столичного франта только лишь тем, кто совершенно не разбирается в столичной моде.
Петя в моде не разбирался, и к собственному гардеробу относился с лёгкой небрежностью. Его скромным нарядам не равняться с лоском городских щеголей.
Для них одежда была лишь отражением собственного статуса в обществе, которое моментально подметит и слегка потёртые обшлаги его сюртука, и начищенные мелом медные пуговицы. Вот только у парня были немного иные приоритеты, нежели тратить финансы на пускание пыли в глаза окружающим.
Довольно ощутимый дискомфорт доставляла лишь плоская бархатная коробочка, находящаяся во внутреннем кармане сюртука, ледяным холодом обжигающая грудь.
Это очень нервировало, поскольку если то, что в ней находится, вырвется на свободу, ремонтом комнаты всё не ограничится. Нужно будет отстраивать поместье. Вот только людям в нем будет уже всё равно.
И Петру именно сегодня нужно было убрать эту гадость из поместья Державиных и доставить заказчику. Такой был уговор, а слово Полозов держал всегда.
– Сегодня твои именины, – проворчал парень отражению, пригладив порядком отросшую густую чёлку, норовившую залезть в глаза. – Так что, тебе придётся раскошелиться на цирюльника.
В конце концов, с сегодняшнего дня ему положено денежное довольствие, как ступившему на прямую дорогу к совершеннолетию. Не очень много, но это существенно упростит ему жизнь.
Настойчивый стук в дверь заставил его едва уловимо поморщиться.
– Петя Захарович? Вы уже встали? Петя Захарович?
«Одно и тоже! – вздохнул парень. – Петя Захарович… Похоже, с этим уже ничего не сделать. Но сегодня не буду портить себе настроение и осаживать зарвавшуюся девицу. Сегодня у меня другие планы».
Маруся, одна из служанок его дядюшки, была доброй и милой девушкой, при этом являясь эталоном пренебрежения к элементарным правилам приличия. То она ввалится со своей крестьянской непосредственностью к нему в ванную, чтобы: «ну как можно в ледяной воде-то мыться. Захолонете, Петя!». То начнёт при гостях накладывать ему полную тарелку еды, тем самым выставляя его каким-то обжорой. Никакого такта, но этого уже было не исправить.
Да и относились к ней уже скорее, как к члену семьи, чем к обслуге.
Марусе бы давно указали на дверь, не будь она расторопна по работе настолько, насколько бесцеремонна и по-своему наивна. Вот только в поместье Державиных к остальной прислуге тоже относились с уважением из-за дядиных принципов. Парень с удовольствием что-то бы подправил в этом, но, формально, он находился не на своей территории.
Последней её выходкой был ночной визит к юноше в комнату, где Маруся с недвусмысленными намёками и грацией парового локомотива вознамерилась сделать из него мужчину, видимо считая, что для парня это будет новый опыт.
Пётр до сих пор не мог досконально вспомнить, что он, ошарашенный этой святой простотой, смог ей наплести, чтобы выставить, наконец, Марусю из своей комнаты, но, с помощью каких-то небесных сил, ему это удалось.
Не то, чтобы он трусливо шарахался от противоположного пола, или что-то во внешности Маруси его смущало – нет. Наоборот, она была миленькая, и подобные случаи в обществе повсеместно практиковались с молчаливого одобрения родителей взрослеющих юношей. На это смотрели сквозь пальцы, если вовсе не одобряли.
Вот только спать с собственной служанкой, а тем более с Марусей, Пётр считал совершенно лишним. А проблемы на данном этапе жизни, ещё, как минимум, пару лет, ему были абсолютно не нужны.
