Замок Теймис, расположенный на огромном холме, когда-то
представлял собой гигантское укрепленное сооружение с зубчатыми
стенами и высокими башнями, и служил многие века домом не одному
поколению герцогов Страдвей. Сейчас же случайный путник был бы
поражен заброшенности и зловещему виду некогда радовавшегося жизни
исполина, а чуть вглядевшись, заметил бы только копошащихся
крестьян на снегу перед замковым рвом и еще узкие, с остатками
ржавых решеток, окна, равнодушно взирающие на приютившуюся внизу
деревушку. Правда, южная башня, скрытая от любопытных глаз,
радовала огромными, блестящими в лучах зимнего солнца, чистыми
окнами, очевидно установленными не так давно. Но, чуть позже, в
вечерней мгле, напрасно было бы всматриваться в эти проемы,
укрытые дорогими занавесями. Там было темно. Небольшие огоньки
факелов иногда можно было наблюдать в обветшалой восточной башне,
они единственные указывали на то, что замок обитаем.
А если бы кому-то захотелось пройтись по
нескончаемой анфиладе залов и комнат, этого огромного строения,
полюбоваться на пышность и красоту убранства герцогских владений,
то он обнаружил бы, к своему изумлению, огромные полупустые, а то и
просто пустые покои. Давно не мытые окна почти не пропускали
солнечного света. Голые стены, только в некоторых местах украшенные
древними гербами, толстый слой пыли, свисающая паутина и мусор на
полу, в котором можно было узнать остатки мебели, говорили о
запустении и безлюдности. Замок никому не был нужен, а то, что
имело хоть какую-то ценность, давно было увезено. Вот только разве
южная башня...Но она демонстрировала только внимание кого-то
могущественного, наведывавшегося сюда на непродолжительное время,
разве только для проверок и для решения каких-то своих,
тайных дел.
В восточной, самой старой башне, в
угловой огромной комнате второго этажа в камине пылала целая
поленница дров, выпуская вверх красноватые языки, а тусклые
отсветы, метавшиеся по полу, выхватывали из полусумрака почти
пустую комнату, старый деревянный стол с табуретом, прочный большой
сундук возле стены, кровать с теплым, лоскутным одеялом, худую,
изнеможденную фигуру девушки на ней, рядом сидящую женщину лет
сорока, с черными, чуть с проседью волосами, натруженными руками и
с усталым лицом.
Женщина, с тревогой и заботой всматриваясь в лицо
больной, вытирала испарину с ее лба и слезы с глаз, бежавшие
подобно весенним ручейкам, не переставая.
--- Поплачь, дитятко, поплачь. Это хоть какие-то
чувства и лучше, чем просто лежать да помирать. Боритесь, прошу
вас, боритесь. Вы должны жить, вы остались одна из рода Страдвей,
одна одинешенька. Вы не имеете право умереть. Этот медальон, что я
повесила вам на грудь вчера, вашей матушки. Преграда, стоящая
вокруг Западной башни и столько лет не пропускавшая внутрь никого,
пала. Но вряд ли этим мародерам из деревеньки что-то обломится, все
внутри заговорено вашим батюшкой. Только медальон я могла взять,
принеся клятву портрету ее светлости. Как-то она говорила мне, что
это очень древняя реликвия, связанная с духами семьи, она оберегает
ваш род, может и сил дать, и излечить когда следует. Только на это
и уповаю. Вон вчера вы и глаз открыть не могли, и чуть дышали, а
сегодня и травки мои попили и плачете, наконец, за столько - то лет
первый раз. Может поспите хоть капельку, не все ж в беспамятстве
пребывать!
Она все гладила и гладила по темно-каштановым,
спутавшимся волосам, всматривалась в бледное, почти белое девичье
лицо, вслушивалась в хриплое, прерывистое дыхание и не хотела
верить, что милая сиротка не жилец на этом свете.
Виталина.
В тот страшный момент, сидя на заднем сидении
автомобиля, она никак не могла понять откуда на пустынной дороге
взялась эта неуправляемая фура. Время замедлилось, что бы люди,
сидящие в приговоренном лексусе, могли в полной мере насладиться
кошмаром и несправедливостью свершающегося. А ведь она была так
уверена в муже! Он всегда был предельно внимателен и осторожен. Но
происходящее сейчас абсолютно от него не зависело. Женщина
протянула руки к переднему сидению рядом с водительским, желая
защитить, прижать к себе единственного и любимого ребенка, и не
успела, ни чего не успела. Визг покрышек, скрежет металла,
несколько тяжелых переворотов и вот уже перед машины и крыша
снесены куда-то в сторону, а она лежит вдавленная в сидение.
Сознание не на миг не покидает ее и Вита видит оторванную голову
мужа, лежащую на асфальте, рядом с половинкой того, кого она 12 лет
назад родила, и все эти годы -- любила, учила, оберегала, и
чувствует, как вместе с кровью, вытекающей через проломленную
грудную клетку, улетучивается и ее жизнь. А стоит ли вообще жить
после увиденного?
