в которой Пьер-Жорж Ледьюк радуется новому назначению, знаменитый литератор избегает смертельной опасности, а барон Греве получает предложение.
Лощёный, похожий на премьер-министра швейцар распахнул дверь и обозначил поклон, выпуская посетителя на улицу. Мог бы и пониже склониться, злобно подумал Пьер-Жорж Ледьюк, но кто он такой, чтобы перед ним заискивала такая важная особа, как швейцар при парадном подъезде Морского министерства Пятой Республики? Всего лишь отставной капитан второго ранга – сколько таких же, как он, уставших, изверившихся, растерявших надежду, обивают пороги ведомства в поисках вспомоществования, надбавки к пенсии, а то должности – пусть мелкой, незначительной, но дававшей возможность хоть как-то сводить концы с концами.
Он пополнил эту инвалидную армию года полтора назад – когда вернулся из Индокитая после недолгого пребывания в русском Владивостоке. После аннамитского восстания в Сайгоне, где Ледьюк потерял оба вверенных ему боевых корабля и сам едва не сложил голову, его и уцелевших французских моряков спрятали от ярости повстанцев на борту русского фрегата. Тогда эскадра адмирала Копытова очень вовремя нанесла визит в столицу Французской Кохинхины, и русские моряки не позволили мятежникам-аннамитам расправиться с остатками европейского населения города.
Спасители всячески подчёркивали, что французские моряки не в плену, а в гостях, предоставляли им всё необходимое, выплачивали даже денежное содержание от казны, что позволяло французским офицерам поддерживать вполне сносный образ жизни на съёмных городских квартирах. И даже не препятствовали переписке с оставшимися во Франции близкими и родственниками, не забывая всякий раз вскрывать письма – и это, вместе с запретом отдаляться от города более, чем на двадцать миль и необходимостью раз в три дня отмечаться в военной комендатуре, не давало Ледьюку забыть, что он на самом деле в плену, пусть и весьма благоустроенном.
По возвращении во Францию его, как начальника, не сохранившего вверенные ему боевые корабли, но всем законам ожидал суд, заключение, возможно расстрел – офицеров в Третьей Республике не гильотинировали даже за самые тяжкие преступления. Ледьюк уже подумывал о том, что пора покончить с этой тягомотиной самому, и даже взял в привычку таскать собой пистолетик редкой системы Дельвиня – благо, эта плоская штучка почти не занимала места в кармане. Но ему всё же удалось выкрутиться, отделаться отставкой с сохранением чина пенсии – неслыханная удача на фоне участи товарищей по несчастью! Не последнюю роль в этом сыграло и то обстоятельство, что отряд Ледьюка поднялся по реке в Сайгон, где и оказался в ловушке, по прямому распоряжению адмирала Курбэ – против которого он возражал, что и было надлежащим образом зафиксировано в бортовом журнале «Ахерона». Но всё же потеря двух новейших броненосных канонерских лодок (их иногда называли малыми броненосцами береговой обороны) не могла остаться безнаказанной.
Площадь Согласия, Париж
После мирных переговоров с новым аннамитским правительством, французам удалось добиться разрешения поднять затопленные на фарватере Меконга корабли и увести их для ремонта. Договоренность так и осталась на бумаге; местные власти чинили столько препятствий попыткам наладить судоподъёмные работы, что в Морском министерстве подсчитали затраты – и плюнули на эту затею. Полузатопленные у самого берега корабли (у «Ахерона» вода едва-едва покрывала верхнюю палубу) были проданы русскому военно-морскому ведомству. Коварные славяне, чьи позиции в Индокитае после недавно закончившейся войны были более, чем прочными, быстренько сделали то, чего не удалось французам – подняли обе канонерские лодки (искалеченный крейсер «Д’Эстен» аннамиты успели к тому времени разобрать на железный лом), наскоро залатали и утащили в Люйшунь для ремонта. Там их отремонтировали и ввели в строй, но уже под Андреевскими флагами – и это, конечно, не могло не сказаться самым губительным образом на карьере капитана второго ранга Пьера-Жоржа Ледьюка.
