Ничто не предвещало беды. Ничто не предвещало ничего, было идеально и схлопнулось самое в себя.
Жизнь – это череда несчастий. Замкнутая вереница невыполненных обещаний, несбывшихся надежд, неосуществившихся мечтаний и невзаимной любви. Жизнь иногда дает шанс. Что-то вроде квартальной или годовой премии. Когда ты практически полностью погружен в отчаяние, она подбрасывает тебе минуту счастья. Как слабая искорка веры в остаток своих сил. Что можно еще подождать, потерпеть, подсобраться. Еще немного поработать, и все наладится. Потому что все было не зря. За жизнь у каждого так и набираются собственные пять минут счастья. Пять минут счастья, которые должны оправдать бессмысленно и бесцельно убитые десятилетия.
Иногда люди просто уходят. Они не берут деньги, ключи от машины или дипломы. Они уходят тихо и навсегда. Прочь. Кто-то доходит до остановки и понимает, что даже сев на случайный автобус, не уедет далеко. У каждого маршрута есть конец. И бежать от этого конца некуда. А людям так нужен именно счастливый конец. Чтобы герои жили вечно. Чтобы счастье было в каждом взоре. Чтобы никто не уходил навсегда.
Но иногда кто-то доходит до остановки, до вокзала, до другого города. Бежит и бежит. В путь и в путь. Кто-то может так никогда и не осознать, что бежать некуда. От конца не убежишь. Он наступил в тот самый момент, когда за вас сделали ваш первый шаг.
Некоторые это понимают. Бывает, что им даже не нужно выходить для этого понимания из комнаты. Но дорога к осознанию, сколько бы миль она ни намотала, сколько бы кругов по спальне ни накрутила, всегда приводит обратно. И люди возвращаются.
Они приходят, бледными тенями настоящего без прошлого и будущего. Обглоданные до костей сознания оболочки погибшей надежды. На вечную жизнь и молодость, которые мне так часто желают на день рождения.
Таких не спасти. У них ничего не остается, им не остается ничего. Они перестают требовать хорошего от конца. Они перестают врать даже самим себе. Они знают, что закончились и нет пути назад.
Жизнь – это череда страданий. Это очевидно, если перестать обманываться, протрезветь и оглянуться на то дерьмо, по уши в котором мы живем. А сколько ни старайся, из говна конфету не слепить.
Никто не призывает к ничему. Потому что это дерьмо вокруг – самое большое, что способна создать жизнь. Чтобы было больше, чем ничто.
А ничто не предвещает беды. Ничто не предвещает ничего. Оно становится идеальным и схлопывается самое в себя, забрызгивая нас. Двух скомканных друг в друга котят на помойке в метель. Двое против всех. Одной бесконечной ночью. Эта ночь будет длиться для нас вечно. Она единственная, она последняя. И грязь от проезжающих мимо машин – те самые крохи жизни, которые поровну достаются снегу, помойке и котятам.
Это – Ева. Еву возбуждают стены. Как из неиссякаемого родника, который в том или ином виде всегда с тобой, она вглатывает из стен желание. Желание к миру. Желание к себе. Желание себя. Из самого сердца стен. Таких холодных, таких манящих, таких полных секса каменных стен. Кафельных стен. Деревянных стен, что врезают свои маленькие пики-занозы в Евины короткие пальцы. Ева любит стены и черпает из них свой сок. Стены кружат ей голову, как постоянное напоминание о желании. Они томно сдвигаются вокруг Евы и никуда не выпускают. Куда бы Ева ни бежала, стены всегда будут рядом, всегда поддержат, всегда поймут.
Ева появилась на пороге общежития примерно с таким же уровнем внезапности, с каким появляются первые лобковые волосы. Она тащила за собой на поводке больших размеров чемодан, который по определению был ей не нужен. Но в чемодане тоже стены есть, просто мелкие еще. Если вы понимаете, о чем я.
