– Будет пустой зал. И это понятно. Если в фильме нет моря крови, мускулистых героев, летающих на своих плащах, взрывов и голых задниц, никто не придет его смотреть. Даже если фильм замечательный. И поставлен великим мастером.
С этими словами Клара Дворкин, билетер кинотеатра Cinemax в тихом районе Иерусалима Рамат-Эшколь[1], оторвала корешок от билетов немолодой пары и с вызовом взглянула на коллегу Лизу Зальцман, проверявшую билеты у соседних дверей.
– Причем по нынешним временам совершенно неважно, – строго глядя поверх очков, добавила Клара, – мужские это задницы или женские. И это – самое ужасное.
Кларе Дворкин было пятьдесят восемь лет, и она не сомневалась, что жизненный опыт, неуклонное следование установленным правилам и когда-то усвоенным нормам дают ей право учить жизни всех, кого она считала «новым поколением», а значит, людьми неразумными, пустыми и легкомысленными, – своих дочерей, внуков, соседей и, конечно, коллегу Лизу, которой только исполнилось двадцать пять. Да что там, право! Это ее обязанность. Как и любого нормального человека. Если нынешнюю молодежь не учить, она такое натворит! Собственно, уже натворила. Своей неуемной тягой к этим ужасным компьютерам и отвратительному интернету они разрушили все, что было дорого любому нормальному человеку. Возможность общаться, глядя друг другу в глаза, а не на фотографию, дружить по-настоящему, а не в социальной сети, писать друг другу нормальные, теплые, живые, а не электронные письма. А что они читают, какую музыку слушают, какие фильмы смотрят?! Нет, если так будет продолжаться, мир просто рухнет. Цивилизация не выдержит такой атаки людей, неспособных ни думать, ни сопереживать ближнему. Вступая в очередной спор, Клара ощущала себя защитницей цивилизации, героем, готовым отхлебнуть волшебного зелья, взвиться над толпой и повести за собой армию эльфов на город, захваченный гоблинами[2].
Но Лиза, слывшая заядлой спорщицей и даже отчаянной головой, не была готова безоговорочно принимать наставления. На ее лице появилось учтивое, но вместе с тем упрямое выражение. «Ну почему? – с тоской думала она. – Почему к этой работе, за которую платят гроши, к отсутствию перспективы и постоянному стоянию на ногах должна прилагаться эта старая грымза со взглядами из позапрошлого века?» Почему бы провидению не дать ей в напарницы веселую девчонку, с которой можно было поговорить о музыке и о литературе, а не о том, как плохо все вокруг устроено и как научный прогресс портит людей?
– Во-первых, сеанс дневной, – рассудительно произнесла она, улыбаясь молодому человеку, который одной рукой протягивал ей билеты, а другой обнимал симпатичную блондинку в ярком плаще. – Кто пойдет в кино во вторник в два часа дня? Во-вторых, ты меня извини, Клара, но Рикафен, хоть ты и считаешь его гением, не тот режиссер, на которого люди должны валить валом. Я дважды начинала смотреть его «Землян» и оба раза выдерживала только до десятой минуты.
Лиза украдкой взглянула на Клару из-под длинных наклеенных ресниц. В ее глазах светилось лукавство. Казалось, ей доставляет удовольствие возражать напарнице и наблюдать, как по мере беседы плечи Клары опускаются, укорачивая ее и без того непропорциональную фигуру, а на лице появляется выражение страдания, будто слова напарницы доставляют ей физическую боль.
Клара действительно была расстроена. Вот они, нынешние веяния. «Земляне»! Фильм об отношениях людей. Совершенно разных. Мальчика-калеки, оставшегося без родителей, и немолодой проститутки, мыкавшейся всю жизнь по притонам. Там же все до слез. На пределе. До дрожи. А Лиза, кстати не самая глупенькая из представителей нынешней молодежи, выдерживала только до десятой минуты. Куда катится мир?!
