Дон не принял. Дон отверг. Использовав малочисленные добровольческие части в боях за самостийность, донская земля выплюнула корниловцев, как чуждый, отработанный материал. В антибольшевистских кругах говорили: «Уж на что Корнилов вояка, и тот не смог поднять станицы за Учредительное собрание».
22 февраля (9 февраля по старому стилю) 1918 года Добровольческая армия со штабом, обозом и строевыми частями покинула Новочеркасск. К 11 февраля>1 она была сосредоточена в районе станицы Ольгинской. На следующий день вечером был назначен военный совет.
Накануне военного совета, вечером 12 февраля, Корнилов вспоминал и размышлял о событиях последних двух месяцев, проведенных на Дону. На Дон он прибыл 6 декабря 1917 года после бегства из Быховской тюрьмы. Две недели со своими верными текинцами пробивался на Дон с боями. За несколько дней до прибытия в Новочеркасск Корнилов распустил конвой и с документами на имя крестьянина Иванова, беженца из Румынии, прибыл в столицу Войска Донского. Сюда, уже разными путями, прибыли его сокамерники по Быховской тюрьме – генералы Деникин, Марков, Лукомский и Романовский.
К его приезду почти месяц на Дону действовал бывший начальник Генерального штаба Русской императорской армии и Верховный главнокомандующий генерал-адъютант Михаил Васильевич Алексеев. Сразу же по прибытии в Новочеркасск Алексеев обратился к атаману Всевеликого Войска Донского Каледину за помощью в создании добровольческих формирований для борьбы с большевиками. На что Каледин заявил, что «Войсковое правительство не признаёт большевистскую власть, а поэтому Область провозглашается независимой до образования законной российской власти», он попросил Алексеева «не задерживаться в Новочеркасске более недели» и перенести формирование добровольческих сил за пределы области.
Но защищать Область от наседавших с севера, юга и запада красногвардейских отрядов было некому. Возвращавшиеся глубокой осенью 1917 года казаки-фронтовики спешили домой, к женам, отдыхать и отъедаться. На укоры стариков: «Навоевались, что ль, служивые?» – кто был совестливее, отвечали: «Хватит, отцы! Навоевались. Нуждишки хлебнули». А иные, которые поотчаянней, позлей, матерно ругались, советовали: «Пойди-ка ты, старый, потрепи хвост! Чего допытываешься? Какого тебе надо? Вас тут много, шептунов!». Среди казаков-фронтовиков широкое распространение получила идея «нейтралитета» в отношении к советской власти. А иные полки прямо склонялись на её сторону.
Все это побудило Каледина вскоре изменить отношение к Алексееву. К нему на Дон потянулись офицеры, юнкера, кадеты, студены. Они получили название «Алексеевская организация». На Дону они считались «беженцами». Каледин нападки на них сдерживал только старинным казачьим законом: «С Дона выдачи нет!». В общей сложности, к Алексееву собралось около 700 человек. Офицеры составляли треть организации, и до половины – юнкера. «Зелёная молодёжь» в кадетской форме или в форме учащихся светских и духовных школ составляла 10 %.
В конце ноября алексеевцы и казачьи добровольцы отвоевали у большевиков Ростов. После помощи Каледину в освобождении Ростова «Алексеевская организация» получила на Дону легальный статус. А когда различными путями на Дон прибыли «Быховские сидельцы», теперь уже к Корнилову пробирались группами и в одиночку офицеры и солдаты Корниловского, Георгиевского и Текинского полков. Сюда же явились Родзянко, Милюков, Савинков, другие политические деятели и множество гражданских беженцев. Некоторое время был и Керенский, но донской атаман не захотел с ним встретиться, и тот отбыл с Дона, а затем вообще из России. Отбыл с Дона и Борис Савенков, договорившись с Корниловым о создании «Союза защиты Родины и свободы», или так называемой Северной добровольческой армии. Уехал и Павел Милюков, отправившись в румынский город Яссы на совещание представителей стран Антанты с антибольшевистскими силами. Оттуда он отбыл в Лондон, навсегда покинув Россию, в которой он в числе первых замутил воду.
