Возня в зале не стихала ни на минуту, как и негромкие переговоры о предстоящем спектакле, однако, казалось, что никого не волнует исход репетиции. Говорили о том, кто станет возле дешёвого картонного дерева, кто – к такой же картонной хижине, кому стоит вскрикнуть и упасть в обморок, а кому нужно сохранять каменное выражение лица. Каждый делал то, что должен, не от души, а от нужды.
– Прямо как в школе, – сказал мужчина, одетый, как английский дворянин девятнадцатого века.
Пыльно-серая ковровая дорожка вела меж столиков к полукруглой сцене, украшенной мелкими лампочками по краю. Такими маленькими, что они не могли осветить ничего, кроме своих проводов, зафиксированных гнутыми гвоздями. Постановщик (женщина, которую все называли «Постановщица») решила, что эта рампа придаст особую театральную атмосферу, но лампочки только мешали спрыгивать со сцены и бросались бликами в глаза. Даже сама Постановщица постоянно капала в глаза раствор для снятия раздражения. Всегда так странно использовать для глаз средства, выполняющие функции слезы, что некоторые поговаривали, мол, Постановщица чем-то болеет, поэтому такая худая, грустная и всегда с красными глазами. А кто-то заметил, что один раз она плакала на кухне.
На месте основного театрального действия, где расположились картонные декорации, изображающие старинные дома, деревья и пару кустов, стоял тот самый человек в дворянской одежде, посматривая то на свою речь, то на собеседника.
– Я помню, как все активно репетировали разные постановки, каждый год, в каждом классе от начальной до средней школы, – говорил Дворянин.– На праздники, вроде Рождества. Каждый предлагает что-то, приходит на все репетиции, но никому нет до этого дела. Понимаешь? Пассивная активность – они участвуют, но им это не нужно. Знают, что должны это делать, знают, что при хорошем подходе получат за это что-нибудь выгодное. Но это не от души, ведь им это к черту не сдалось. Я вижу здесь примерно тоже самое.
Его собеседник был одет, как потрёпанный солдат той же эпохи. Он пристально смотрел в лист бумаги, держа его на расстоянии вытянутой руки. Буквы были слишком большие для его глаз – вблизи они размывались в единую мыльную полоску чёрного цвета с проблесками. Было намного легче читать сценарий из рук другого человека. Дворянин же, наоборот, смотрел на лист чуть ли не в упор из-за своей близорукости. Но очки он не носил. Оправдывал это тем, что глаза привыкают и зрение ухудшается, в то время как без очков глазные мышцы разминаются. Своего рода тренировка.
