Пролог,
в котором два юных друга, сами того не зная, начинают всю нашу историю
Историк ходил в джинсах и пиджаке. Весной веснушчатые восьмиклассницы поглядывали на его широкие плечи, о чем-то таком вздыхали. Но учитель был непреклонен. Он поворачивался спиной, писал на доске непонятные и ненужные восьмиклассницам вещи.
Было историку лет двадцать пять. После университета он женился на местной прыщавой дуре, завел ребенка, ждал второго. Понятно было, впрочем, что и жена, и ребенок, и вся эта богом забытая школа в Изваре ему на хрен не сдались. Просто он так косил от армии.
Звали его Борька.
В том году, когда началась эта история (видите, нам никуда не деться от истории), май выдался жарким, и спечься заживо в классе никому не хотелось. Но Борис Александрович вел у десятого класса последний урок, а в субботу обещал отвести их всей компанией в поход, с палатками. За это Борьке заранее прощалось все, даже его безответная любовь к древнему миру.
– Топонимы вообще древнейшая часть лексики, – продолжал свою лекцию Борис Александрович. – Да: топонимы, то есть названия рек, городов, целых местностей. Часто они переходят по наследству от прежних жителей к новым, и тогда новые поселенцы повторяют их, не понимая, да еще и коверкают, подгоняя под свой язык.
– Коверкают, блин, – шептал Колян Мирский по прозвищу Кольт на ухо новенькому, Игорю. – Я бы сейчас кого-нибудь поковеркал. А интересно, когда они с женой трахаются, она ему…
Игорь этого не знал. Он молчал, но волновался.
Колян любил его подкалывать (кажется, в те годы это называлось так). Но обижать не обижал: новенький был из питерских и знал массу интересных вещей, а любопытному Кольту это нравилось. К тому же от природы он не был злым; а был он рослым и довольно нахальным парнем, мускулистым, с густыми светлыми волосами и до странного задумчивым – при всей-то наглости – взглядом. Этот дивный подарок природы приносил ему немало успехов. Он менял подружек раз в четверть, итого набралось уже пять (все они ссорились и дрались друг с другом, но только не с ним). Даже Алевтина Петровна, учительница литературы, ставила ему на балл выше, стоило Кольту взглянуть на нее чуть дольше обычного. А ведь он не мог отличить Маяковского от Лермонтова!
Историк тем временем вещал о своем:
– Древнее население здешних мест обитало по берегам рек и кормилось от воды. Они и звали себя – весь, или вепси, что означало: водяные люди. Новгородцы просто перевели это местное слово на свой язык, получилось «водь»[1]. А те, кто жил на возвышенности, считались над этой «водью» как бы островитянами. Слово «Изваара», похоже, и обозначало что-то вроде «там, на холмах»[2], а может, и нет; во всяком случае, славянские соседи переделали это слово в «Ижору».
– «И в жопу», – повторял бесстыжий Кольт. – Вепси, пепси. Пиво лучше.
– Финские племена называли эту местность Ингрия[3]! а шведы – Ингерманландия. – Голос историка сделался таинственным. – А ведь вы помните: сына Рюрика звали Ингвар, или Игорь… вот и подумайте…[4]
Колян опять толкнул соседа:
– Матюшкин, пошли после уроков пиво пить. Или ты пиво не пьешь?
Игорь Матюшкин молчал и хмурился. Он слушал учителя внимательно, даже очень внимательно.
Расскажем теперь и о нем. Так уж вышло, что Игорь перешел в эту школу совсем недавно, потому что их с матерью выселили из питерской квартиры – что-то там случилось неприятное, о чем он не любил рассказывать, и мать не рассказывала. На новом месте Игорь полгода болел и учился дома, и удивительным образом так хорошо выучился, что попал едва ли не в отличники; хотя он нимало этим не гордился, потому что чем тут гордиться. Вот если бы у него был скутер, тогда другое дело.
