Сознание возвращалось медленно. А еще болезненно. Тело казалось тяжелым, в голове звенело, а виски и затылок пульсировали очень противно. И все бы ничего, если бы не боль адская, по-настоящему адская в пояснице и внизу живота.
Я только попыталась пошевелить телом, а она уже стучала тысячей молотков внутри, словно дробя кости малого таза.
Плохо. Это очень плохо. Так не должно быть на моем сроке.
Что случилось? Что произошло?
Наконец резь прошла после попытки открыть глаза, и я тут же озираясь по палате знакомых стен клиники увидела его.
Муж стоял, уперевшись сжатыми кулаками о подоконник.
Его дыхание было частым, глубоким и очень тяжелым. Мне казалось, что при каждом выдохе мужчины, мне на плечи ложился новый груз… презрения. А это было именно оно, и ни что иное.
– Глеб, – просипела еле слышно. И только тревожная тишина позволила моему хрипу быть громче. Вот только муж не реагировал.
Боковым зрением уловила что бугорок привычный в области живота не полностью исчез, но меньше стал однозначно.
Это не могло значит того, о чем я подумала. Не могло. Точно не со мной…
Всхлип непрошенных и гадких слез, выдавших мое состояние будто, растормошил мужчину и на меня посмотрели полные разочарования глаза. Там клубилась боль, черная и мрачная.
– Как съездила к подруге? – первое, что он спросил. Значит он знал где я была. Значит знал уже, что я солгала.
Страх перед ним и страх потери смешались в одно выкручивая меня и ломая. По кусочку превращая в пепел.
– Глеб… – попытка уйти от этого разговора, чтобы спросить самое важное, но на это не хватало смелости.
Не хватало силы встретить правду лицом к лицу, а еще голоса. Горло пересохло и язык буквально прилипал к нёбу.
– Узнала все, что хотела? Насытилась правдой? Может хочешь еще? – он был потоком боли. Он был сама боль, которая сыпалась на мои раны, кровоточащие огнем и солью.
И я кричала, громко и сильно. Но внутри. Очень глубоко внутри себя.
– Прости… – выдала словно это было последнее мое слово к нему обращенное.
– Простить? – хмыкнул, снова отвернувшись от меня. – В этом теперь нет смысла, Вера.
Он словно взял в руки черный маркер и чертил линию им. Линию, между нами, навсегда отделяя меня от себя.
– Что ты такое говоришь?
– Твои вещи будут у родителей. В квартиру нашу можешь не ехать после выписки я ее выставлю на продажу. Документы о разводе получишь сразу как они будут готовы.
– Глеб… Глеб… – ни пошевелиться, ни ударить, не обнять. – Что это значит все? Ты со мной разводишься? Что с нашим ребенком? Что с сыном? – выкрикнула что есть сил громко.
Мужчина, расправив плечи повернулся ко мне и сунув одну руку в карман ответил самые жестокие слова, которые я когда-либо могла услышать:
– Его больше нет, Вера. Как и нашего брака. Прощай!
Развернулся и быстрыми тяжелыми шагами вышел из палаты оставив меня наедине с эхом его слов. Слов, что складывались в неверные словосочетания и предложения. Это ведь неправда.
Ложь.
Но для чего? Я уже все поняла.
– Нет… – скрипучий шепот. – Нет… – отчаяние в каждой букве.
Руками глажу мягкий, выпуклый живот и плачу. Истекаю слезами так же, как и на холодном бетонном полу старого подъезда истекала кровью.
Он прав. Это я виновата.
Это Я Виновата!
Незадолго до событий пролога
– Итак, вот ваш малыш, – женщина показывает на мониторе нашего с мужем сына, от чего я не прекращаю улыбаться. – Ручки и ножки сформированы, так же, как и внутренние органы, которые соответствуют тридцати пяти неделям. Одним словом, он полностью здоров, как я вам говорила ранее.
Поворачиваю голову и вижу, что Глеб неотрывно смотрит на меня. Кажется, что он даже в монитор ни разу не глянул. Но заметив мой взгляд тут же опускает глаза в телефон. Мне порой хочется его просто разбить. Беременность вырвала из меня наружу все эмоции от злости… до злости.
