Краски из этого мира ушли давно. Настолько давно, что само понятие красочности практически исчезло из языка и умов жителей этого мирка. Остались лишь смутные легенды о временах, когда небо было не таким. Просто не таким и всё. А каким оно было – они не знали. Просто забыли слова о цветах.
Мир был серый. Все оттенки серого наполняли его и были сутью его. Серой сутью серого мира. Свинцовые небеса над бескрайними полями цвета праха. А может, это и был прах старого мира, каким-то чудом удержавшийся в этой реальности после неведомой катастрофы бытия? Никто не знал, история не сохранила этого. Да и история была серой, ибо, что может быть интересного в бесцветном мире. Ничего. Серость обволакивала всё – умы, небеса, глаза, души. Всё.
А еще были Алые. Они не были серыми, и это было великое их отличие от всего сущего под этими небесами. Ибо имя свое они получили за то, что были одеты в одежды, которые были не как у всех. О, нет – они были такими, такими… Иными. Алые одежды – так называли свое одеяние Алые.
Самих Алых никто не видел в лицо, оно было вечно скрыто в глубинах клобука, надежно надетого на их головы. А полы их одеяний свешивались далеко позади них, метя пол. И кто-то мог бы сказать, что это были рясы, да никто уж и не помнил это слово. Как и то, что Алый – это цвет. Один из мириадов оттенков сущего, которыми одарены многие колыбели жизни в бескрайнем пространстве многомерного континуума. Многие, но не этот.
Когда появились Алые – никто и не помнил, даже история не сохранила этого. А ведь должна была, слишком невероятны они были в этом мире текучих теней. А, может, они были тут с момента сотворения, кто бы знал. Кто бы знал. Это была загадка, которую никто не хотел разгадывать. Не хотели, потому, что просто сторонились и боялись их. Боялись иного, веявшего от этих сгорбленных фигур в невероятного цвета одеждах. Одеждах, которые, казалось, высасывают всё из тебя, стоило оказаться рядом с их обладателем. Ведь стоило приблизиться к ним, и даже серое становилось не серым, а просто мертвым. Мир становился призраком, мороком, в котором жизнь напоминала о себе лишь бешеным стуком сердца в груди.
Алейя была странным ребенком. Странность её проявилась сразу, как только она появилась в этом мире, громко взывая к тяжелым небесам всей силой своих маленьких легких. Слишком странен был ее живой взгляд для новорожденной. Взгляд, полный жизни, хоть и серый, как у всех остальных, но какой—то… Какой-то блеск, на грани ощущений, присутствовал в ее глазах, и те, кто встречал ее в этом мире, на миг замерли, погрузившись в этот взор. Взор только что рожденного беспомощного существа, полного желания жить. Жить! И дали ей имя, замирая от собственной смелости – Алейя. Не Алая, но и не просто ребенок. Дитя, чей взгляд на мир был иным.
Взгляд ее, может и был иным, но ребенком она росла таким же, как и все. Озорным в меру, любопытным, по-детски мудрым, да и каким еще может быть ребенок. Но, бывало, она замирала в какой-то отрешенности и взгляд ее, казалось бы, пронизывал окружающее, словно искал его тайную суть. Суть, которая пряталась за этим покровом теней, окутавшим этот мир некогда. А еще она рисовала. Да.
Она рисовала! Это было что-то утерянное, что-то забытое в этом богами забытом мире, и, когда она брала кисточку в руки и ваяла, вся округа собиралась вокруг нее и молча наблюдала за тем, как из-под кисти появляются до боли знакомые картины окружающего мира. Знакомые – да, но иные. Алейя меняла оттенки и тогда знакомые вещи и места превращались во что-то неведомое, будто бы что-то меняло их, вытягивая скрытую сущность наружу. Но, странного ребенка не удовлетворяли ее картины. Дорисовывая, она часто плакала от бессилия и чувства чего-то несбывшегося. Чего-то скрытого от нее, что она, как это часто присуще всем детям, хотела всей своей душой. Здесь и сейчас. Но этого не случалось.
