Уже ноябрь был на исходе, а отъезд Ксаверия в армию все откладывался. Виной тому были не ослабевший патриотизм князя Гондлевского и не болезнь княгини, схватившей сильную простуду, а безденежье, черт его бери! Сына не отправишь воевать абы как. Ксаверий представитель славного рода, потому на поле брани должен выглядеть подобающе. Старый князь уверенно высказался – сыну дóлжно идти в польские гусары, а это значит – форма, и приклад, и денщика надобно одеть, чтобы стыдно не было. А главное – конь кавалерийский, чтоб ростом без подков не менее двух аршин и четырех вершков. В конюшнях князя таких лошадей не было, надобно покупать. В большом ходу сейчас были русские деньги. А где взять эти тридцать рублей? Меньшей суммой здесь никак не обойдешься.
Еще престарелая тетка Агата подливала масла в огонь, внося в приготовления ненужную нервозность. Право слово, она доконала всех своими вопросами.
– Ксаверий идет в гусары? Ах ты, господи! Это значит, ему нужны крылья? Какая же кавалерия без крыльев?
– Агата, ты сошла с ума! – негодовал старый князь. – Ты бы еще вспомнила кольчужных драгун времен Болеслава Храброго. Сейчас XVIII век!
О, славные победы польских гусар! В былое время они наводили ужас, но войска русские, шведские и турецкие. Отважные кавалеристы летели в бой в накинутых на плечи леопардовых или медвежьих шкурах, и за спиной их трепыхали длинные крылья, наводящие ужас на противников…
Крылья делались из индюшачьих, орлиных или гусиных перьев. Они крепились к спине гусара, нависая над его головой. Считалось, что крылья в бою издают неприятный для неподготовленной лошади звук. А понятно, что лошади противника и есть эти самые неподготовленные. Они пугаются и не подчиняются наезднику. Ну а дальше, смять вражий строй – плевое дело.
Были и более разумные объяснения этой экзотической экипировке. Крылья защищали польского воина от петли аркана, а также смягчали удар при падении с лошади. Летящая на врага лавина была похожа на воинствующих херувимов, спустившихся с небес, дабы поразить безбожников. Здесь не грех вспомнить, как разбили они наголову войско врага рода человеческого, московита Ивана Грозного.
Все это вспомнилось под сводами старого замка, укрепляло патриотический дух его обитателей, но денег не прибавляло. Князь пытался подзанять монет, но ввиду трудного времени все вокруг были безденежны.
Для пошива формы пришлось довольствоваться домашней швеей. Смех, да и только! Она, конечно, стежок ровно кладет, но в мундире главное линия и эдакий лоск в общем виде. А дуреха швея ползает вокруг молодого князя на коленках, подкалывает ткань булавками и все вопрошает суетливо: «А камзол какой длины? А карманы подабают или нет? А обшлага красного цвета подойдут?»
Ксаверий злился, но злость эта была скорее для виду. Прекрасная вдовушка вернулась из Варшавы в свою усадьбу. Ксаверию удалось обмануть родителей, и он провел у нее две сказочные ночи. «О, эта грудь, подобная двум спелым яблокам, и каждая из них такой величины, что ее можно было прикрыть одной рукой» – так писали поэты в XVIII веке. И еще узкая ножка с нежными пальчиками, и еще… Словом, они поклялись любить друг друга, пока смерть не разнимет их.
Узнав о скором отъезде любимого, вдовушка всплакнула, но полностью одобрила желание Ксаверия защитить Станислава Лещинского от происков проклятых русских. Ведь не навсегда же уезжает любимый. Он вернется, и они тут же обретут вечное блаженство.
Лизонька Сурмилова все еще жила в замке Гондлевских. Все карты были раскрыты, у Лизы есть жених. Теперь уже никто не мешал предаваться ей одиноким мечтаниям над книгой и совершать прогулки в обществе верной Павлы. Ксаверий иногда сопровождал их, но редко.
