– Тебе не кажется, что происходит что-то странное?
Они два или три часа катили между бесконечных жёлтых, как желток, выжженных полей. В жнивье что-то копошилось, и изредка подлетали невысоко в воздух неуловимые маленькие тени.
– Может, здесь известная перенаселённость.– Пробубнил Всеволод, отрывая ладонь от штурвала и стукнув костяшками пальцев в багровое стекло.– Скажем, кампус духов-беженцев.
Веда, осердясь на несурийское слово «кампус» и сочтя его одним из проявлений драконьей глупости, перебила:
– Я не об этом. Это просто перепёлки, тупые такие птички, вроде кур. Куча кур. Хотя их и многовато, как они там яйца не путают, не понимаю.
– Тогда о чём же ты сказала «происходит странное»?
– Я сказала «тебе не кажется, что происходит что-то странное», а вовсе не «происходит странное». – Грубо передразнила дракона Веда Львовна.
Её холодные и чистые всегда, как замёрзшая на метр вглубь океанская водица, глаза сегодня чуть утонули в подпухших веках. Под глазами гладко, но синевато. Она не выспалась, хотя ночь и была полна приятной тоски.
– Тогда я не вполне понимаю, о чём ты.– Смиренно признался водила-дракон.
– Всё как-то медленно.– Более терпеливо объяснилась акула. – Всё.
И она повертела рукой, положив её затем на головёнку леопарда, стоявшего на задних лапах и смотревшего, опираясь передними в стекло, на проплывающее жнивьё в подпрыгивающих тенях. Шуршала трава. Хвост его ходил ходуном по сиденью, будто вылупившийся змеёныш. Спихнув движением головы Ведину руку, он шмыгнул по её коленям к другому окошку и принялся смотреть на противолежащее, точно такое поле – пронзительно жёлтое на безоблачном западном небе.
Небесный скат был круче обычного, купол просел и нуждался в заплатках.
Если судить по леопардовому затылку с шевелящимися круглыми по-медвежьи ушами, кот напряжённо думал и что-то прикидывал в младенческом уме.
– Как будто кто-то умирает, но мирно так, хорошо.– Растолковала ещё раз акула, а котёнок всё энергичнее крутил хвостом.
Вдруг он заскулил грубым и протяжным мявом. Лёг гусеничкой и уснул – не в силах справиться с обилием впечатлений и мыслей, иногда опережающих впечатления.
– М. – Поддержал разговор Всеволод. – У меня тоже, признаться, возникло… что-то такое… ну, да.
Отняв руку от штурвала, он покрутил ею. Веда так посмотрела на сильную кисть дракона, что, перехватив её взгляд в обещалке, он внезапно предложил:
– Хочешь посмотреть на перепёлок поближе? Вообще-то, они смешные и милые птички.
Веда фыркнула, предложив уяснить, что считает услышанный текст никчемным. Тем не менее, она кивнула.
Остановили лягушечку, взметнув четыре столбика белой пыли. Орс светил, как всегда, нехалтурно, но силы его вроде бы угасали. Он казался куда меньше обычного – размером с Бриджентис и светил почти таким же светом.
Оба поля шелестели нескончаемо. Отчётливо виднелись бесчисленные пёстренькие тельца перепёлок, а разговоры их и потрескивание крыльев накрепко соединялись с тишиной.
Тут только они заметили, что понизу поля прихвачены невысокой, по пояс Веде, лёгкой сеточкой из многоцветной пластмассы – в такую сетку иногда заворачивают букеты.
– Ты дверцу закрыл? – Спросила Веда, оборачиваясь, и тут же мимо просвистел пёстрый комок покрупнее: это она не закрыла дверцу, а не Всеволод, и котёнок, который казался сладко спящим, сиганул на дорогу.
В миг он перемахнул через сетку и дал дёру в жнивьё. Всеволод, помедлив, перешагнул сетку и осторожно зашагал среди громко зашептавшихся перепёлок. Они завзлетали без передышки, и Всеволод замер, высматривая, куда опустить ногу. Но тщетно – под ботинком у него печально хрустнуло яйцо.
