Презумпция невиновности —один из основополагающих
принципов судопроизводства,
заключающийся в том,
что лицо считаетсяневиновным,
пока его вина в совершённом
преступлении
не будет доказана в порядке,
предусмотренном законом,
и установлена вступившим в
законную силу приговором суда.
Виктор
Вхожу в горячее тепло и закрываю
глаза. О, да. Тугая девочка, отзывчивая. Так сладко в ней, что по
коже бегут мурашки. Лиза подмахивает мне, когда я врываюсь в ее
податливое тело, и стонет громко, открыто. Я радуюсь, что в этой
квартире полная шумоизоляция и можно творить любую дичь, никто даже
не услышит.
Трахаю Лизу, пока она не срывает
голос и не кончает. Переворачиваю ее на живот, ставлю в
коленно-локтевую и, шлепнув по смачной заднице, снова врываюсь. Мне
жарко, но так охренительно кайфово, что я бы сейчас ни за что не
остановился, если бы не…
Торможу, когда слышу, как на
тумбочке звонит телефон. Рингтон, установленный на жену, сбивает
настрой. На экране высвечивается улыбающаяся Мышка, и я сжимаю
челюсти. Нельзя не ответить, я никогда не игнорирую звонки Иры.
Выхожу из Лизы и, подхватив телефон,
сажусь в кресло напротив кровати. Киваю Лизе на свой член и
прикладываю указательный палец, показывая, чтобы вела себя
тихо.
Делаю два глубоких вдоха, чтобы
успокоить дыхание, и отвечаю на звонок:
— Да, Мышка?
— Витя, а ты где? — спрашивает
Ира.
Я наблюдаю за тем, как гибкая
танцовщица Лиза буквально стекает по кровати на пол и ползет ко мне
на четвереньках. Усовершенствованная пластическим хирургом троечка
покачивается, разрезая пространство острыми сосками, пока девушка
двигается ко мне.
— На встрече. Что-то срочное?
— Ты обещал вызвать сантехника. Кран
так и не работает.
Я криво улыбаюсь, глядя, как Лиза
скользит ладонями по моим коленям. Развожу их шире, позволяя ей
расположиться поудобнее и взять мой член в рот.
— Вить?
— М? — забываю обо всем, когда
теплые губы накрывают головку, а язык скользит по уздечке. Жарко,
пиздец просто. Надо было кондер включить, наверное.
— Сантехник, — напоминает Ира, и мне
приходится использовать всю силу воли, чтобы вернуться в
разговор.
— Забыл. Прости, Мышка. Завтра
вызову обязательно.
— Тогда на кухне наводишь порядок
сам. Я не собираюсь таскаться с ведрами и тазиками, чтобы помыть
раковину или почистить тарелки перед загрузкой в посудомойку.
— Порешаем, малыш.
— Когда дома будешь?
— Уф-ф, — выдыхаю, когда Лиза берет
особенно глубоко.
— Что такое? — встревоженно
спрашивает Ира.
— М-м-м, ничего, ударился локтем.
Мышка, мне надо бежать. Чем быстрее закончу встречу, тем быстрее
окажусь дома.
— Ну ладно, — задумчиво бормочет
она. — Богомолов, а с кем у тебя встреча?
— Не по телефону. Купить домой
что-то?
— Не надо, все есть. Завтра в
супермаркет вместе съездим, чтобы закупиться на неделю.
— Ладно. Люблю.
Сбрасываю звонок, потому что на
слово «тебя» у меня выдержки точно не хватит. Что уж говорить о
долгих прощаниях. Убеждаюсь, что на самом деле уже не на связи с
женой, и откидываю телефон на пол. Вцепляюсь пальцами в волосы
Лизы, насаживая ее на себя в более быстром ритме.
— О, да, вот так, моя маленькая
шлюха, — рычу сквозь зубы.
Два часа спустя я паркуюсь в гараже
дома. Достаю с заднего сиденья цветы для Иры и коробку конфет,
которую сегодня подарила адвокатесса Миронова. Якобы в честь своего
дня рождения. Вообще не понимаю этой хрени, мы как будто вернулись
на много лет назад, когда принято было благодарить шоколадками и
коньяком. А потом врачи, судьи, прокуроры и менты не знали, куда
девать все это барахло.
Вхожу в прихожую и бросаю взгляд в
зеркало. Надо кошачий оскал стирать с лица, иначе Ирка поймет, что
я был с бабой. Она вообще у меня дама проницательная, помощник
прокурора, как-никак. Но и мы не пальцем шиты да не лыком деланы. Я
тружусь в качестве судьи уже тринадцать лет, так что умею держать
лицо столько, сколько нужно.
