Приборы на шесть персон

Вечер первый.

Дворецкий Игнат вошел в обеденный зал и зажёг одну из двух красных свечей на одном из трёх подсвечников, находящихся на довольно массивном камине, выложенным из многовекового дикого камня. Вероятно, очаг был построен вместе с поместьем, и несомненно требовал периодического ухода и чистки, не смотря на наличие прислуги в доме, заботой о нём Игнат занимался всегда лично, как, наверное, и растопкой. Хотя никто ни разу не видел, как огонь внутри разжигался и потухал, камин горел постоянно, на лето перекрывались некоторые заслонки, и в комнаты не поступало тепло от него. На зиму же, как сейчас все заслонки были открыты.

В самом же обеденном зале температура была стабильно комфортной. Открылись двери кухни и три официантки молча начали разносить посуду и столовые приборы на шесть персон. Затем принесли напитки и горячее.

Игнат молча наблюдал за всем происходящим. Он крайне редко разговаривал с прислугой, указания им раздавали старшие на объектах, будь то кухня, подвал, двор или комнаты постояльцев, с ними то и общался дворецкий. Всегда деликатно, учтиво, никогда не срываясь на крик, не допуская ругательств ни от себя, ни от персонала. Все знали, что и когда делать, кухня, например, была в курсе, если загорается бледно розовая свеча на подсвечнике пора подавать завтрак, белая – обед, красная, время ужина. Загадкой оставалось лишь одно, как свечи на кухни загораются самостоятельно, абсолютно без стороннего вмешательства, но этот вопрос никто Игнату не решался задавать. Ведь этот мужчина выглядел весьма пугающе. Когда он смотрел на кого-нибудь из персонала создавалось ощущение, что он не видит перед собой человека, точнее видит не человека, а то что в нём, душу. На вид дворецкому было лет шестьдесят с небольшим, прямые, зачесанные назад волосы с множеством седых прядей на висках, надо лбом, густые брови, тёмно-карие глаза, умеренной длинны прямой нос, аккуратная борода а-ля Франц Иосиф. Идеально отглаженный костюм тройка, пиджак с двумя пуговицами, на одной из которых висела цепочка от раритетных карманных часов, вероятно перешедших по наследству от прадеда, галстуков не носил принципиально. На улице носил чёрный цилиндр, постоянным атрибутом являлась трость из лакированного дерева чёрного цвета, с навершием в виде булавы с короткими шипами, примерно в треть сантиметра. Прямая как струна спина и до зеркального блеска начищенные туфли, потомственный дворянин, ни больше не меньше. Однако прислуга никогда бы не пожелала ещё раз пересечься с ним взглядом, потому как каждый член персонала проходил собеседование о приёме на должность с ним лично, и каждому пришлось встречаться с этим мрачным, пронизывающим до костей взором. Каждый уходящий с собеседования выходил из помещения с чувством перемешанных внутренностей и вынутой души. Не принятые на работу с облегчением вздыхали, те же, кто был принят, вздыхали с облегчением потом, в дни зарплаты.

Правила в поместье были более чем строгими, с постояльцами говорить запрещалось, за исключением случаев, когда гость обращался первым. Приводить на работу кого-нибудь из семьи или знакомых запрещалось, так же множество штрафов за порчу имущества или разбитую посуду. С каждым сотрудником был подписан договор о неразглашении сведений о зарплате, постояльцах и событий, происходящих в поместье. Каждый из прислуги был заранее предупреждён о том, что на территории могут происходить различные вещи, выходящие не только за рамки законов физики, но и за рамки здравого смысла, и что всё это должно остаться в стенах поместья, несмотря ни на что.

Самовозгорающиеся свечи, для всех уже были приемлемой странностью этого дома, однако в этот вечер произошло нечто более странное, точнее несуразное. Один из постояльцев приехал с собственным креслом. Оно было очень старое и невероятно тяжелое – морёный дуб, обитое цельной шкурой медведя, даже с когтями, и обрамлённое огромным количеством маленьких металлических зверей, одни из них были в красной книге, другие вымерли, причём довольно давно, ещё несколько были совсем неизвестны, вероятно вымысел ремесленника.