Пролог
657 год н. э. Где-то между разрушенной Ларсой и еще не построенной Эн-Насирией
Акрам ибн Ясир вел свой караван без карты, поскольку каждый камушек, каждый кустик и овраг на торговом пути давно уже запечатлелись в его памяти подобно цепким иглам кустарников. Он ехал впереди на могучем белом верблюде, а двое сыновей, средний и младший, верхом на обычных верблюдицах, понукали остальных странников бодрыми кличами и присвистом.
Пустыня весной после дождя – зрелище, сравнимое с райскими кущами, где гурии в прозрачных одеяниях воздают должное истинным правоверным: склоны холмиков покрылись нежной зеленой травой с рассеянными тут и там лиловыми и белыми цветками-самосейками, чуть в стороне по левую руку возвышалось деревце акации, и совсем рядом в когда-то сухом, а теперь переполненном водой русле-вади плескались маленькие юркие куропатки. Видно, свадьбу собрались играть…
Наверное, где-то в мире были земли богаче, красивее, спокойнее этой. Наверное… Но старый Акрам любил эту – до дрожи, до выступающих на глазах, как сейчас, сладких слез счастливого человека.
Украдкой смахнув их, он направил белого немного правее. Так полагалось, чтобы тень акации не коснулась даже копыт верблюда – старое поверье в его роду, может, глупое, а может, и не очень. Как-то раз Акрам видел парня, который с гиканьем носился на горячем черном жеребчике среди рощицы акаций – не прошло и трех дней, как тот дурачок скончался от страшной пустынной лихорадки, и тело пришлось доставлять в Басру к родичам в виде обвязанного веревками тюка.
Жизнь и смерть. Круг, колесо, катящееся постоянно и неумолимо. Его собственное колесо уже свершило почти все положенные обороты, оставалось немного. Акрам чувствовал тяжесть прожитых лет и знал, что уйдет к предкам, исполнив долг вождя племени, мужа, отца и воина, как полагается. Страха в нем не было – только рабы и язычники чуют страх и трепещут пред ликом смерти, теряя достоинство. Тем более, что старший сын Башир уже полностью был готов к тому, чтобы принять власть в свои крепкие руки. И сейчас, пока они ездили по делам, Башир оставался дома и присматривал за всеми так, как велел ему Акрам.
– Эй, отец! Я что-то вижу за деревом!
Кричал младшенький, Джавад, и указывал он именно на ту акацию, от которой следовало держаться подальше. Досадливо прицокнув языком, Акрам зычно прокричал в ответ:
– Езжай дальше, сынок! Скоро вечер, мы не успеем добраться до Коршунова оазиса и разбить лагерь!
– Слушай отца, – это вмешался, подъехав к брату, средний, Гассан. – Или тебе мало было приключений в той забегаловке?
Акрам ухмыльнулся в седые усы: младшенький и впрямь оплошал в чайной Басры, поспорив с каким-то заезжим шутом о Верблюжьей битве. Сыночек рвался доказать тому гостю, что прекрасная Аиша, вдова пророка, была чиста и покрыта благодатью вопреки своему бунту против халифа Али ибн Абу Талиба. Гость же вспылил и обозвал ее паскудной подстилкой для осла. Не долго думая, Джавад вытащил длинный изогнутый нож и предложил шуту показать ему, как мужчине нужно обращаться со своими словами в уважаемом общественном заведении.
Скандал вышел знатный – если бы не прибежавший Гассан, лежать бы шуту в чайной трупом, а Джаваду сидеть за решеткой и ждать вердикта многочтимого городского судьи. Акрам до сих пор благодарил Всевышнего, что удалось все замять, правда, обошлось это в изрядную сумму.
Теперь же младшенький смотрел на отца и брата с вызовом и явно намеревался снова пойти на рожон. Не дожидаясь второго приказа, он спешился и побежал к акации. Кляня про себя былые мягкие методы воспитания, Акрам подал знак Гассану, чтобы тот выехал на его место, тоже спрыгнул с верблюда и устремился за сыном.
