Здесь на ресницах радуги роятся,
Здесь музыка кузнечиков звенит.
И кто из нас придумал целоваться
Под солнцем, устремившимся в зенит?
Горят, горчат – полынью, мёдом? – губы.
– Воды! – кричат кузнечики в траве
В тугую высь пылающему кругу
И прижимают лапки к голове.
А солнце опаляет наши плечи,
И каждую травинку плавит жар,
Ты, я иль этот маленький кузнечик
Получит первым солнечный удар?
Добрые волшебники и маги!
Осень. Никнет жёлтая трава,
Есть же на пергаментной бумаге
Колдовские тайные слова.
Подтвердят созвездия и ветер,
Что мы с вами – близкого родства.
Вы раскиньте золотые сети
Самого большого волшебства.
Пусть споют, пусть жарко вспыхнут двери,
Что обратно в прошлое ведут,
Пусть возникнет музыка Равеля,
Яблоки в заброшенном саду.
Добрые волшебники, скорее!
Что вам стоит – только захотеть.
Там – с горы бегущая аллея,
Над которой хочется взлететь.
В жёлтых одуванчиках газоны,
Солнце и грозы ушедшей след.
Поцелуй тот пахнет и озоном,
И колючим дымом сигарет.
Но печальны стали и туманны
Магов звёздно-синие плащи.
А на звёздах, словно на экранах,
Вспыхнуло: – Не жди и не ищи.
Мы сличали до глубокой ночи
Цифровой и знаковый расклад.
Нужная магическая точка
Напрочь лишена координат.
– Добрые волшебники и маги!
Вопреки и сумраку, и сну,
Пусть потусторонне вспыхнет магний,
Возвращая прошлую весну.
Там цыганка поднимает веки.
Жаром каждый зуб её горит.
– Маяться тебе по нём вовеки
Да страдать вовеки, – говорит.
– И вникай покрепче в говоренье:
Он тебя не вспомнит никогда.
Вкруг него забвения деревья,
И трава забвенья, и вода.
– Добрые волшебники, – не это!
Вы вращайте время, словно руль.
Вы верните нынешнее лето –
Август или, может быть, июль.
Примет время ваш творящий тигель.
Нет чудес. Возникнет лишь одно,
Писанное телеграфным стилем,
Сотни раз прочтённое письмо.
– Добрые волшебники и маги!
Если точен неба календарь,
Знаки на пергаментной бумаге
Пусть предскажут будущий февраль.
Стал велик весёлый рыжий свитер.
Только в этом нет его вины.
Навсегда оставлена, забыта –
Это видно даже со спины.
– Добрые волшебники и маги!
Знаю: вас и не было, и нет.
Вы лишь тёмный вымысел бумаги,
Мой печальный полуночный бред.
Острый отблеск на странице древней.
А цыганка та была права.
Вкруг него – забвения деревья,
И вода забвенья, и трава.
И дома забвения, и флаги.
Как прожить мне чёрный день и ночь?
Добрые волшебники и маги,
Вы мне не сумеете помочь.
Фонари – островами света.
И уходит последний трамвай.
Ах, как шепчут весенние ветки:
– Забывай, забывай, забывай.
Ветки тычутся мне в ладони
И лежат на моём плече.
И бормочут, и шепчут: – Помнишь?
А зачем? А зачем? А зачем?
Шепчут ветки садовой ограды,
Шепчут вместе и полночь, и май,
Что забывшего помнить не надо.
– Забывай, забывай, забывай.
Что они в бормотанье вплетают?
Отчего всё прозрачней печаль?
Словно сон, где тебя забываю.
Лишь на миг. Не навек. Невзначай.
Звёзды очень светлы и печальны.
И, почти прикасаясь, звенят.
Как во сне, что прозрачней кристалла,
Легче, чем расцветающий сад.
Пусть трамвай остановки листает.
Пусть, быть может, счастливый билет
Мой кондуктор кому-то подарит –
Мне и дела до этого нет.
Здесь звенит заклинаньем над садом,
Над аллеей, где полночь и май,
Что забывшего помнить не надо.
– Забывай, забывай, забывай.
