– Представляешь!.. – услышал Родион возбужденное шептание – то самое, на которое обращаешь больше внимания, чем на обычную речь. Невольно прислушиваешься к тайне, которая вопреки стараниям хочет стать известной. – Она его видела.
На самом деле ему неинтересен трёп двух подростков в стремительно сгущающихся сумерках двора.
– Да ладно, – с деланным скептицизмом отозвался второй, ни на секунду не отрываясь от игры в тетрис. – Прямо во время?..
Родион стоял на несколько ступеней выше на лестнице, которую подростки предпочли лавочкам. Стоял и не понимал, какого черта его так зацепила пара фраз из отрывка чужой сплетни. Очнувшись, он быстро сбежал вниз, стараясь не смотреть на подростков, даже не обративших на него внимание. Оказавшись у дверей в подъезд, он замер.
«Она его видела», – заезженной пластинкой крутилось в мыслях, и Родион тщетно пытался найти в них тот смысл, который заставлял чувствовать холодок в загривке.
Но какой смысл он хотел найти в трех простых словах? Может, дело в интонации? В витавшем в воздухе ореоле опасной недосказанности? В нерешительности озвучить нечто другое, крывшееся за настороженным умалчиванием, в котором как раз-таки больше смысла, чем в словах? Или, может, в непривычной тишине двора, похожем на размытый с затемненной сепией снимок в безлунном вечере.
Родион покачал головой, выбрасывая ненужную шелуху из головы. Он зашел в подъезд с новой мыслью, вытеснившей предыдущую, но не менее тревожащей – откуда во дворе бабушки взялась лестница?
Он поднимался вверх по спирали и держался за перила. Ещё одна лестница, винтовая, с каждым новым кругом погружала в оцепенение. Родиону казалось, что он ныряет в кроличью нору все глубже и глубже, делая очередной шаг наверх.
Он настолько сконцентрировался на каждой ступени, что начисто забыл, куда ему нужно. Девятая или тринадцатая квартира? Он перевел рассеянный взгляд с черного дерматина двери на такую же темно-бордовую. В голове ни одной нужной зацепки – сплошной вязкий туман.
«Наверное, тринадцатая», – решил Родион, наконец. Никакой логики, голая интуиция, которая советовала держаться подальше от девятой квартиры. В серой тьме мерещилось, как темно-бордовая дверь немного вваливалась внутрь, будто продавленная настороженным взглядом Родиона – пряталась, сгущая тени по краям, становясь почти черной.
Он спешно потянулся открыть другую дверь, чтобы спрятаться внутри, но не успел.
– Родион? – лицо бабушки казалось обеспокоенным и рассеянным, когда она столкнулась на пороге с внуком. Похоже, она куда-то собиралась.
Родион почувствовал неуместное смущение и подозрительность. Куда она собралась так поздно?
Словно прочитав мысли, бабушка добавила:
– Уже три ночи, я думала, ты не придешь.
Родион обернулся к девятой квартире и передернул плечами. Затем вошел внутрь, не дождавшись приглашения, и повернулся к бабушке. Она хмурила брови, закрывая за ними дверь, но казалась отрешенной.
– Я приготовила тебе постель, – буднично произнесла она. – И тёплые носочки.
Невозмутимость бабушки, когда внутри у Родиона все сворачивалось в тугой узел от напряжения, только завязывала туже этот клубок сумбурных чувств.
Бабушка, обогнув замершего внука, суетливо занялась перекладыванием вещей с места на место. Родион хотел спросить, куда она собиралась, но почему-то не решился задать вопрос вслух.
У дальней стены тамбура виднелась спальня и уголок заправленной кровати со сложенными на покрывале носками. Последние вызывали в Родионе противоречивые чувства – как будто смотришь на вроде бы безобидную мышь, но все равно хочется взвизгнуть от испуга и не прикасаться к ней. Желательно, никогда.
Родион отчетливо понял, что не хочет здесь оставаться. И словно в ответ на эти мысли, спальня потемнела, обиженная отказом от предлагаемых благ.