Сегодня я едва ли могу стоять на ногах, не испытывая дикого желания упасть лицом в подушку и вырубиться до следующего дня. Но, как назло, именно сейчас у нас общий сбор. Идиотское название для семейной встречи придумала старшая сестра, за что ей, конечно, особая благодарность. Благодарность не за название для идиотской встречи, а за то, что держит руку на пульсе и бьет тревогу именно тогда, когда это необходимо. Не будь у нас Саши, отец бы собирал подобные собрания каждый день, наплевав на то, что у трех его уже взрослых детей есть своя жизнь.
Он, кстати, сегодня слишком уж воодушевлен. Отец что-то вещает о семейном бизнесе почти час, размахивая руками и кряхтя, при этом остается лежать в кровати. Врачи около двух недель назад прописали ему постельный режим, правда, я так и не понял зачем.
Я зеваю, не прикрыв рот ладонью. Слышу недовольный цокот – Саша злобно посматривает в мою сторону, качая головой. Рядом сидит старший брат Антон, который то и дело толкает в бок локтем. Кажется, я едва не вырубился в самый разгар очередной пламенной речи отца.
Встречаюсь взглядом с Сашей. Она вновь недовольно качает головой, я же изумленно гляжу на сестру. Что я сделал не так? Она кивком указывает на отца, и мне приходится прислушаться, хотя, если признаться, дается это с трудом. В голове шумит, глаза закрываются, так бы и рухнул тут мертвецким сном, если бы не пришлось изображать заботливого младшего сынишку.
– Итак, дети мои! – восклицает отец. Я вздрагиваю и часто моргаю. Сон как рукой сняло. – Я болен. Тяжело болен, – с прискорбием сообщает отец, тяжело выдыхая.
Так, что-то мне уже начинает раздражать семейный сбор. Хочу встать и уйти, но такое прощалось, когда мне было лет пять, сейчас же это равносильно тому, чтобы сдать карточки, ключи от машины и квартиры и валить прочь, чтобы зарабатывать себе на жизнь честным трудом. Но такой труд не для меня. Поэтому прижав зад, сижу смирно, таращусь то на отца, то на брата и сестру, и молчу. Антон, кстати, под боком пыхтит от злости, а Саша натянула на лицо маску, выражающую абсолютное ничего. Мне бы поучиться у сестрицы выдержке.
– Не помню, когда чувствовал себя так плохо, – отец тем временем стихает, глаза закатывает, едва ли шепчет, а потом резко выдает: – Не знаю, сколько времени мне отведено, но больше не хочу терять ни минуты!
Я сам едва ли не ахаю, услышав смелое заявление отца. Он что, только сказал, что умирает? Правда? Смотрю на Антона и Сашу. Те молчат, только лица у них нехорошие. Даже маска сестры дает трещины, Тоха же вообще не скрывает эмоций. Удивлен, взволнован, зол. Последнее – в избытке.
– Поэтому я решил изменить завещание.
Отцу удается нас поразить настолько, что впору и нам писать завещания. Белеем на глазах, сестра так вовсе больше не скрывает эмоций, часто моргает, еще чаще дышит. Поднимаю руку ко лбу и удивленно хлопаю ресницами – после заявления отца меня прошиб ледяной пот.
– И вот что я решил, – голос отца меняется, но говорить продолжает. Уверен, что он наслаждается моментом, хотя выглядит чертовски пугающе. Хрипит, сопит, головой качает. Старый маразматик, чтоб его!
Вздумал правила менять! На смену изумлению приходит иное – я начинаю злиться. Уже свыкся с мыслью, что раз младший сын, то и спросу мало. Жил, не тужил, на свой лакомый кусочек после кончины горячо любимого папочки рассчитывал. Но если старику в голову взбрела идиотская затея столкнуть нас лбами, а иначе он не умеет, то не видать мне солидного счета в банке.
– Всё моё состояние получит тот из вас, кто обзаведется собственной семьей в ближайшее время, – торжественно произносит отец, и я оказываюсь прав. Столкнуть лбами, натравить. Всё в лучшем виде, как он умеет. – И срок вам два месяца.
