– Как вы можете?! В грязной обуви – в стерильную палату… Вы хотите убить собственного ребенка?!
Амир опустил уставший потухший взгляд на свои начищенные до зеркального блеска ботинки. Он силился понять, что ему пытается объяснить эта во всю глотку орущая докторица, и не мог. Просто пятился под ее напором и все сильнее злился.
– Амир Шамильевич… – на плечо изнеможённого до отупения мужчины легла жесткая ладонь начальника его же службы безопасности. – Сюда нельзя было. Так… – бесстрастный взгляд Глеба скользнул сверху вниз и вернулся обратно. Ничего не выражая.
Амир моргнул. С силой растер ладонями лицо, сомкнул пальцы в замок на шее и чуть тряхнул головой. Как нельзя? Кому нельзя? Ему, что ли?
– Как себя чувствует моя дочь? – устало спросил он, усилием воли заставляя себя сосредоточиться на главном.
– Все шло хорошо! А теперь я даже не знаю… Додуматься же… в стерильную палату… Да у нее ведь иммунитет убит подчистую! О чем вы только думали?
Хороший вопрос! Превозмогая нечеловеческую усталость, почти не в силах контролировать закипающую внутри злость, Амир крутанулся на пятках и размашистыми шагами двинулся прочь по коридору. Огни гирлянд, украшающих стены и окна больницы в преддверие праздников, больно били по не знающим отдыха воспаленным глазам. Амир зажмурился, надавил двумя пальцами на переносицу, зацепил рукой тележку с каким-то барахлом, не извинившись, пронесся по холлу, мимо нарядной регистратуры, распахнул дверь и с жадностью вдохнул морозный декабрьский воздух.
– Тебе бы отдохнуть… – заметил Глеб, выходя следом. Игнорируя слова друга, Амир протянул руку:
– Дай ключи.
– Не дури, Амир Шамильевич. Ты сколько не спал?
– Столько же, сколько и ты! – Амир резко обернулся, полоснув жестким взглядом телохранителя.
– Именно поэтому я и не рвусь за руль, – бесстрастно парировал тот.
Глеб был прав. Вести машину в таком состоянии – самоубийство. И как бы ему ни хотелось сейчас сбросить напряжение, утопив педаль газа в пол, эта идея была далеко не самой удачной. Амир грязно выругался, но уступил.
Потом… Все потом… Когда-нибудь.
Скользнув в теплый салон автомобиля, возникшего перед ним как по команде, Амир откинул голову на подголовник и, насколько это было возможно, вытянул длинные ноги. Рядом уселся Глеб. Никому в этом мире Амир не доверял так, как этому большому во всех смыслах мужчине. Они повстречались давно. На войне, которая никому не была нужна, и о которой Глеб Громов знал, пожалуй, побольше многих. Он возглавлял какой-то засекреченный до скончания дней отряд специального назначения, щедро брошенный правительством на спасение попавшего в засаду по дурости командования батальона Амира. В той мясорубке мало кто выжил. Ущелье простреливалось со всех сторон, и если бы не Глеб и его люди, они бы все там полегли.
– Домой… – Глеб отдал короткий приказ в невидимое глазу переговорное устройство, и их кортеж тут же тронулся с места.
Домой… – повторил про себя Амир. Домой… А там что? Выспаться. Отдохнуть. И ни о чем не думать. Отключиться часов на двенадцать. А с утра навестить дочку… Он так к ней спешил сегодня, так рвался, что напрочь забыл обо всем. И о проклятой стерильности тоже! По позвоночнику прошел холодок. Его беспечность могла стоить Карине жизни.
– Меня с порога развернули. Думаешь, успел нанести бацилл?
– Вряд ли. Там же стерилизаторы повсюду.
– Хоть бы ты меня надоумил…
– Да уж…
Дальше ехали молча. Амир бездумно смотрел в окно и вспоминал… То, что давно не позволял себе вспомнить. В стремительно убегающей жизни, в делах и заботах, в бизнесе и парламентских сессиях, в бесконечных разъездах… То, что научился мастерски выбрасывать из головы, освобождая сознание для продуктивной работы по преумножению собственного капитала. Соня…
