Начинался дождь – один из первых майских дождей. В разрывах туч все еще сверкало солнце, его косые лучи освещали одну сторону длинного проспекта, но другая была уже в густой тени. На освещенной стороне редко мелькали фигуры прохожих, они вскидывали руки, к ним подъезжали машины – все торопились укрыться от внезапной грозы, скорее попасть домой. На теневой стороне не было никого – или просто так казалось. Впрочем, один человек здесь все же был. Он тоже куда-то торопился, широко шагал, придерживая рукой развевающиеся полы плаща, нервно оглядывался по сторонам, как будто что-то искал. Солнце скрылось, дождь припустил сильнее, прохожие исчезли. Мужчина втянул голову в плечи, прикрыл ладонью затылок, но это мало помогло, он промок насквозь. Еще несколько шагов – и он буквально впрыгнул в телефонную будку, захлопнув за собой дверь с выбитыми стеклами, удостоверился, что автомат исправен, и торопливо набрал номер. Ожидая, пока ему ответят, он озирался по сторонам, высматривая прохожих. Но дождь уже стоял сплошной белой стеной, и даже если бы кто-то и прошел мимо, то вряд ли бы заметил человека в будке. Наконец ему ответили. Он говорил что-то, сбиваясь, явно путаясь в словах, звук его голоса совершенно заглушался шумом дождя. Порыв ветра распахнул дверцу и с грохотом захлопнул ее снова. Мужчина вздрогнул, оглянулся и заговорил громче.
– Нам непременно надо встретиться… – Это он повторил несколько раз, выбирая самые убедительные интонации. – Непременно. Как можно скорее. Да. Да. Лучше сегодня.
По его загорелой шее пробежала капля влаги и скрылась за измятым воротником рубашки. Капля дождя или пота? Другая капля сорвалась с кончика черной прядки волос, прилипшей к виску. Он вытер лоб тыльной стороной ладони, сказал: «Хорошо» – и повесил трубку. Хлопнул дверцей, запахнулся в плащ и вскоре исчез в белой пелене дождя. Теперь на проспекте на самом деле не было никого.
Женщина положила трубку и взглянула на себя в зеркало. Что-то ее там заинтересовало, и она включила настенный светильник, нагнулась поближе к стеклу. Долго разглядывала себя, проводила кончиками пальцев по корням жестких обесцвеченных волос, щурила накрашенные ресницы, поджимала губы. Потом раздраженно отстранилась от зеркала и сказала самой себе: «Скоро тридцать». Пожала плечами, усмехнулась, прошла в комнату. Было девять часов вечера, но на улице шел дождь, и в комнате было совсем темно. Женщина постояла у окна, заглянула за шкаф, поставленный так, что он отгораживал кроватку ее сына. Ребенок спал, раскинувшись поверх одеяла. Женщина осторожно укрыла его, подоткнув одеяло со всех сторон, отошла на цыпочках и снова тихо пробормотала:
– Кому это нужно?
Что она при этом имела в виду, осталось неясным – женщина уже долгое время жила одна, и у нее, как у-многих одиноких людей, появилась привычка разговаривать с самой собой подобными отрывистыми фразами.
На кухне она налила себе чашку кофе, сделала пару глотков. Кофе оказался теплым, и она вылила содержимое чашки в раковину. Двигалась она порывисто, угловато. По лицу было видно, что мыслями она где-то очень далеко от этого кофе, от своей тесной квартирки, от ребенка, – вообще от всего, что ее окружало. Она машинально сунула руку в карман, достала пачку сигарет, открыла ее, заглянула. Пачка была пуста.
– Где была моя голова? – спросила сама себя женщина. – Черт это все возьми, где вообще все время была моя голова?
Она швырнула пустую пачку в мусорное ведро и торопливо вышла в прихожую. Накинула плащ, проверила деньги в кошельке, крупные купюры вытащила и оставила на полочке рядом с телефоном. С собой взяла только пятитысячную бумажку – на сигареты. Прислушалась к звукам. Слышен был только шум дождя за окнами. Ребенок крепко спал. Женщина взяла зонтик и вышла из квартиры, заперев за собой дверь на все замки.
