1920 г.
Погожим августовским утром в глубинное таёжное село Александровка пришёл красный партизанский обоз в три пароконных телеги с десятком бойцов. Рассыпавшись по домам, они наскоро перекусили, покормили лошадей и двинулись дальше в тайгу.
Василий Капко, семнадцатилетний парень, с ночи рыбачил на Ингоде. Вернувшись, он увидел во дворе плачущую мать.
– Ой е-еченьки, – причитала она возле летней печурки, – сами на рожон лезут! Матки родной слушать не хотят!
– Что случилось, маманя? – Василий положил на крыльцо корчажку, забросил на крышу сарая удочки.
– Братка твой партизан в тайгу повёл. Сгинет ни за что ни про что!
– Эка беда! – Василий тряхнул белобрысым чубом. В бесцветных глазах его поплыла томная усталость. – Не помора какая: уведёт – придёт. Первый раз, чо ль?
– Слышала, белые всугонь1 идут, – не унималась мать. – Догонют – изничтожат!
– Каким дуралеем быть надо, штобы партизан в тайге гонять? Они, чай, не зайцы. С пушками, – рассудил Василий и, зевнув сладко, подался на сеновал досыпать оторванные для рыбалки ночные часы.
А у матери на сердце маята. Всё за поско́тину2 глядит, ждёт чего-то. И дождалась.
К полудню нагрянула в село белая казачья полусотня. С оскаленных конских морд клочьями падала пена. Ездоки с руганью и угрозами грудились у дворов: искали харчей для себя и фураж3 для загнанных коней.
Командир полусотни остановился в доме зажиточного казака Епифана Раздобреева. С его дочерью Ефросиньей, Фросей, уже два года сухарничал Василий.
Не прошло и часу после прихода в село белых, как в дом Капко явился ражий4 урядник5 с двумя дюжими казаками. Урядник был под хмельком, звучно сопел и таращил опухшие от самогона глаза.
– Хозяин где?
– На сенокос уехал, – заспешила с ответом мать, – к вечеру быть обещался.
– Нам ждать некогда! – заорал урядник.
Услышав шум во дворе, из сенника вылез Василий.
– Это что за явленье? – уставился на парня урядник. – Кто такой?
– Сынка мой, Василий, – испугалась мать и даже подалась вперёд – оборонить, прикрыть собой.
Урядник прицелился в Василия насмешливым глазом и цапнул лапищей за плечо.
– С нами пойдёшь.
И сразу же мать кинулась к уряднику, повисла на его руке. Заголосила. Запричитала.
– Заткнись, баба! К атаману идём, господину полковнику барону фон Корфу. Ничё с твоим боегоном не сделатца!
Василия привели в дом Раздобреевых, впихнули в горницу. У окна сидел офицер с серебряными погонами, рассматривал карту. Рядом стоял рыжеволосый голубоглазый парнишка в зелёном френче с большими карманами на груди, в галифе и чёрных лакированных сапожках, на которых играли солнечные зайчики. Он с любопытством поглядел на Капко. Офицер же не обратил на Василия никакого внимания.
– Отец, – сказал парнишка, – привели.
– Слышу, Герман, – в тон ему ответил офицер. – Ты местный?
Василий не сразу понял, что этот вопрос относится к нему. Офицер сидел боком, Капко видел только его округлый подбородок, тонкий нос и пышные завитки рыжих бакенбард.
– Тебя спрашивают, ты местный? – повторил парнишка.
– Тутошний.
– Тайгу знаешь? – офицер по-прежнему смотрел в карту.
– Как же! Охотничаю.
На кухне что-то звонко шлёпнуло, загремела посуда. Резанул уши женский визг.
– Урядник! – крикнул офицер.
Оправляя гимнастёрку, вбежал урядник. На его щеке расплывалось багровое пятно. Он часто дышал.
– Слушаю, господин полковник.
– Ночи дождаться не можешь, каналья. Пошёл вон!
Урядник пристукнул каблуками сапог.
– Поведёшь мой отряд в тайгу, – продолжил полковник, обращаясь к Капко и не поднимая от карты головы. – Конь есть?
Капко поколебался.
– Имеется.
– Надо отвечать: «Так точно, господин полковник барон фон Корф!»
Капко повторил.
– Через час выступаем. Пошёл вон!
